Ее заверили, что смерть ее отцу не грозит, но главное не в этом. Главное — следует использовать момент. И если она ощутила к Такеру небывалый прилив теплых чувств, то наверняка и другие почувствуют то же самое. А отсюда прямо следует желательность сбора всех заинтересованных лиц, чтобы попытаться объединить необъединимое. Правда, Лизи не была уверена, что Такер разделяет ее желание собрать всю свою разрозненную семью. Впрочем, не ее вина, что она не имеет понятия о его желаниях.
12 июня 1986 года, Миннеаполис
В начале своей карьеры Такер собирал анекдоты о безобразиях, творимых коллегами, — как другие коллекционируют открытки. Интерес его объяснялся вовсе не стремлением соперничать в злодействе с другими музыкантами или даже их переплюнуть. Напротив: он, руководствуясь высокоморальными устремлениями, стремился избежать всех этих вопиющих нарушений правил человеческого общежития. В его среде выглядеть приличным человеком не составляло особого труда. Воздержись разок от вышвыривания из окна надоевшей девицы — и тут же прослывешь Махатмой Ганди. Он даже несколько раз дрался, защищая чью-нибудь честь — дамы, парня из числа своих роуди, регистратора в отеле. Однажды, когда Такер в очередном припадке донкихотства врезал басисту инди-рок-группы, впоследствии собиравшей стадионы, он услышал вопрос: кто он такой, чтобы считать себя долбаным королем? Вопрос, разумеется, риторический, однако впоследствии Такер много размышлял, отыскивая на него ответ. Какое ему дело, как ведет себя эта зеленая поросль? С тех самых пор, как изобрели первую лютню, музыканты всегда были и остаются засранцами, так что чего же он хочет добиться, пнув парочку пьяных задниц из их числа? Какое-то время он винил в своем дурацком воспитании романы, коих начитался в детстве, затем перенес обиду на чрезмерно порядочных родителей, после чего сосредоточился на братце, умудрившемся в весьма нетрезвом состоянии въехать в слишком прочную стену. Книги, родители и трагически погибший брат сложились в солидную этическую базу. Теперь-то Такер понимал, что с самого начала избрал неверную стезю, ведущую к погибели. Оказалось, что он моралист, бичующий других лишь потому, что боится собственной слабости. И чем глубже он скатывался в пучину нетерпимости, тем труднее было оттуда выбраться. В своих страхах Такер не ошибся. Встретив Джули Битти, он убедился, что путь к падению недлинен.
Проснувшись в то утро, Такер Кроу не ведал, что конец дня ознаменует окончание его жизни. Впрочем, знай он об этом, возражений с его стороны не последовало бы. Уж очень осточертела ему эта жизнь. Ели бы его спросили, в чем проблема… Ну, если б его спросили вы, он вряд ли стал бы отвечать, ибо привык изображать себя немногословным, таинственным, ироническим — потому что так «круче». Да кто вы вообще такие, чтобы цеплять самого Такера Кроу? Гребаный рок-журнальный репортеришка или, того хуже, фанат? Но если бы он спросил себя — а он иной раз задавал себе вопросы, когда не напивался вусмерть или не отсыпался, — то ответил бы, сугубо для себя же самого. И сообщил бы самому себе, что пришел к прискорбному и, увы, неизбежному заключению, что «Джульетта», альбом, который он каждый вечер исполняет со сцены, представляет собою пошлую, лживую, слюнявую, говенную чушь. И что его от этого альбома тошнит.
В этом, собственно, нет ничего трагического. Все группы всего мира то и дело записывают и рекламируют говенную чушь, прекрасно сознавая ее цену. Скорее всего, тем же грешат актеры, режиссеры и писатели: если у них есть лучшие творения, неизбежно есть и худшие. Но с «Джульеттой» дело обстояло иначе. Ведь это была его единственная запись, которая вроде бы пришлась по вкусу публике. Не слишком-то она и раскупалась, но за последние месяцы на его концерты посыпалось множество обоего пола сопливых студиозов, в жизни не нюхавших нужды и горя, все свои беды высосавших из ненатруженных пальчиков. Они внимали звукам «Джульетты», каждому слову каждой песни, они глотали такеровские откровения, не пережевывая, воображая их манной небесной, и общаться со зрителями Такер мог лишь единственным образом: закрыв глаза и посылая слова куда-то поверх их голов (его манера исполнения, естественно, вдохновила одного из обозревателей на заключение, что «певца все еще гложет боль утраты»). Впрочем, до огульного охаивания своих песен Такер не дошел. С точки зрения музыки они были очень хороши, и группа с каждым разом играла их все лучше. Ежевечерне Такер со своими музыкантами выдавали ураганное шоу, прошибавшее зрителя насквозь. «Ты и твой гламур», завершавшая каждый концерт, стала настоящим боевиком, а перед гитарным соло Такер вставлял фрагменты классических любовных песен прежних лет: в один вечер «Когда с моей девушкой что-то случилось», в другой «Лучше ослепнуть»[15]. Иной раз он посреди песни падал на колени, и публика приходила в неистовство, а иногда ему казалось, что он профессиональный шут, который обречен выворачиваться наизнанку, чтобы слушатели хоть что-то почувствовали. Но текст песни «Ты и твой гламур» получился далеко не банальным, пусть он и сам его написал. Свое фиаско с Джули Битти он преподнес публике в самых ярких трагических тонах.