Наша система пользуется ценами как инструментом распределения скудных ресурсов. Поскольку запасы всего, что заслуживает обладания, ограниченны, конечны, самая основная функция любой экономической системы состоит в том, чтобы определить, кто что получает. Кто берет билеты на матчи Суперкубка? Люди, готовые заплатить за эти билеты максимальную цену. Кому доставались бы лучшие места на аналогичных матчах в прежнем Советском Союзе (допустим, что такие соревнования там существовали)? Люди, отобранные Коммунистической партией. При таком способе распределения цены совершенно бессмысленны и не имеют с ним ничего общего. Если московский мясник получал новую партию свинины, он вывешивал ценник с официальной, установленной государством ценой на свинину. И даже если эта цена была достаточно низкой, а у мясника покупателей было больше, чем свиных отбивных, он не повышал цену для того, чтобы получить чуть больше денег. Он просто продавал отбивные людям, которые стояли в очереди первыми. А тем, кто стоял в хвосте очереди, просто не везло. И капитализм и коммунизм распределяют товары. Мы делаем это с помощью цен; в СССР механизмом распределения было выстаивание в очередях. (Разумеется, в коммунистических странах было множество черных рынков; вполне вероятно, что упомянутый выше мясник нелегально продавал часть отбивных через задний ход магазина.)
Поскольку мы используем цены для распределения товаров, большинство рынков обладают способностью к автоматической коррекции. Министры стран — членов ОПЕК периодически собираются в каком-нибудь экзотическом месте и договариваются об ограничении мирового производства нефти. Вскоре после этого происходит несколько событий: (1) цены на нефть и газ начинают расти; и (2) политики начинают фонтанировать идеями, по большей части абсурдными, касающимися вмешательства в рынок нефти. Но высокие цены подобны высокой температуре: они являются и симптомами, и потенциальным лекарством. Пока политики выпускают пары в конгрессе, начинают происходить кое-какие важные события. Мы начинаем меньше ездить на машинах. Получив очередной счет за отопление, решаем установить теплоизоляцию на чердаке, а приходя в салон компании Ford, равнодушно проходим мимо модели «Expedition» и целеустремленно направляемся к машинам «Escort».
В предложении также начинаются подвижки. Нефтепроизводители из стран, не входящих в ОПЕК, качают больше нефти для того, чтобы воспользоваться высокими ценами. Да и страны — члены ОПЕК препираются друг с другом по поводу квот на добычу нефти. Американские нефтяные компании эксплуатируют скважины, из которых при низких ценах на бензин добывать нефть было невыгодно. Между тем множество весьма изобретательных людей более серьезно занимаются поиском и коммерциализацией альтернативных источников энергии. По мере роста предложения и сокращения спроса понемногу начинают снижаться и цены на нефть и бензин.
Если зафиксировать цены в рыночной системе, частные компании найдут иные способы конкурировать друг с другом. Потребители частенько с ностальгией вспоминают «времена молодости» пассажирских авиаперевозок, когда в самолетах хорошо кормили, кресла были просторнее, а люди, собираясь лететь на самолете, принаряживались. И это не просто ностальгическая болтовня: качество пассажирских авиаперевозок резко снизилось. До 1978 г. тарифы на авиаперевозки были фиксированы правительством. Плата за каждый перелет из Денвера в Чикаго была одинакова, однако American и United все равно сражались за пассажиров. Чтобы выделиться, они использовали качество. Когда авиатранспорт дерегулировали, главным полем конкурентной борьбы стали цены, надо думать, потому, что потребителей они-то более всего и занимают. С тех пор все связанное с самолетами или хоть каким-то боком относящееся к ним стало менее приятным, но средняя цена на авиаперелеты, с поправкой на инфляцию, сократилась почти наполовину.