При виде тетради Барыбин еле заметно вздрогнул, отвел глаза, как будто хотел продемонстрировать свое полнейшее равнодушие, но потом с болезненным любопытством стал внимательно следить за тем, как Костырев молча листал страницы, исписанные нервным почерком с сильным наклоном вправо — почерком, который ему был так памятен…
— Вы знакомы с содержанием этих тетрадей?
Барыбин молчал. Разговор о книге доставлял ему беспокойство, которое он тщетно пытался замаскировать. Его выдержка плохо вязалась с внимательным тревожным взглядом больных глаз.
Наконец он промямлил:
— Евгения Викторовна рассказывала мне, о чем собирается писать…
— Нам известно, что вы боялись опубликования книги, поскольку это грозило вам крупными неприятностями со стороны неких высокопоставленных лиц…
Барыбин устало прикрыл глаза темными набрякшими веками. Казалось, у него не осталось сил и он старается обрести краткую передышку перед новой схваткой.
Наступившую тишину нарушил робкий стук в Дверь. В щель заглянула Ирина, держа в руках поднос, на котором стояли хрупкие кофейные чашечки. Ильяшин принял у нее из рук поднос. Тишина бросила тревожный взгляд на своего мужа.
Костырев взял в руки маленькую прозрачную чашечку из светящегося хрупкого фарфора. Он удобно откинулся на стуле, как будто намеревался здесь надолго задержаться. Барыбин угрюмо следил за ним и, кажется, мучительно соображал что-то, на что-то решался. По комнате распространился уютный мягкий аромат, располагающий к долгой беседе. В звенящей тишине, нарушаемой только серебряным позвякиванием ложки, стало слышно хриплое частое дыхание хозяина.
Наконец Барыбин не выдержал.
— Вы меня арестуете? — хрипло спросил он.
Костырев молчал.
— Я очень устал, у меня кружится голова.
В наступившей паузе стал отчетливее слышен скрипучий ход старинных часов.
— Итак, продолжим, — как будто не слыша слов, произнес Костырев, отодвигая чашку, на дне которой плескались остатки коричневой густой жидкости. — Итак, вы пришли к вашей бывшей жене и?..
— Я шел к ней для того, чтобы умолять ее не печатать книгу. Я хотел объяснить, чем ее издание грозит мне. Евгения должна была понять, что если книга в конце концов выйдет, то мне останется только за бесценок продать все свое движимое и недвижимое и бежать за границу, куда-нибудь в Латинскую Америку, спасая свою жизнь. В этом случае она не получила бы ничего, за исключением морального удовлетворения от того, что испортила всю мою налаженную, удобную, комфортную жизнь.
— Но вас бы не выпустили на постоянное место жительства за границу без согласия супруги, — резонно возразил Костырев.
— Я бы и не стал пытаться выехать легальным путем, — ухмыльнулся Барыбин, качнув головой. — Это слишком долго, муторно. Официальный путь требует большого количества взяток и закончился бы многомесячной волокитой. Все гораздо проще. Я купил бы поддельные паспорта, оформил бы счета фирмы на доверенных лиц и уехал. А она кусала бы локти в бессильной злобе оттого, что не удалось слупить с меня изрядный куш, который наверняка она уже считала своим.
— Вы шли к ней, рассчитывая, что она согласится на ваши условия?
— И так, и не так. Шансы были примерно пятьдесят на пятьдесят. Многое зависело от ее сиюминутного настроения. Но мне надо было торопиться — у меня почти не осталось времени: я только что узнал, что издательство «Бест бук» широко анонсировало ее книжку и даже в каком-то журнале уже появилось несколько глав из нее. Я боялся, что слухи об этом скоро донесутся до тех, кому шумиха вокруг прошлых коммерческих мероприятий была так же невыгодна, как и мне. Поэтому у меня не было выбора — я пошел на попятный.
— Расскажите подробнее.
— Я опасаюсь издания ее книги. И не без оснований. — Барыбин выразительно скосил глаза на забинтованное плечо. — Это несколько человек, близких к правительству. При моем содействии была заключена четыре года назад крупная сделка по поставке урана и оружейного плутония в Иран, она имела большой резонанс на Западе. Скандал тогда был удачно погашен в самом зародыше заверениями правительства. Теперь те люди, которые давали согласие на операцию, занимают крупные Должности и не позволят правде выйти наружу, Даже в такой вызывающей сомнения форме, как бульварные откровения второсортной актриски.
— Когда должна выйти книга?
— В начале следующего года. Но теперь они поторопятся, ведь смерть автора позволит сильно взвинтить тираж и будет способствовать популярности книжки. До меня первая волна, поднятая этим камнем, докатилась уже вчера. Я имею в виду взрыв. Но до гибели Евгении еще можно было все спасти — изъять те главы, в которых говорилось о поставках урана и плутония. Тогда, до ее смерти, меня не столько волновала потеря моей коммерческой репутации, перемывание косточек и карикатурный образ на страницах этой книги, сколько потенциальная возможность очутиться на том свете из-за вот этих тетрадок, наполненных самым отборным ядом, по сравнению с которым даже яд кураре показался бы легким слабительным!