— Вы, уходя, закрыли за собой входную дверь? — задумчиво спросил Костырев.
Барыбин нахмурил лоб.
— Не помню, — сказал он. — Наверное, нет. Я так спешно ретировался, что, скорее всего, даже не вспомнил об этом. Она, не задумываясь, послала бы мне пулю вдогонку.
— Сколько раз она в вас стреляла?
— Один раз.
— Вы уверены, что только один раз?
— Конечно. Второго выстрела я не допустил.
Костырев и Ильяшин переглянулись. Они оба прекрасно помнили, что в протоколе осмотра квартиры упоминались два пулевых отверстия в стене, а баллистическая экспертиза показала, что выстрелы сделаны из одного и того же оружия. Тип пистолета, указанный экспертами, — мелкокалиберный браунинг — точно совпадал с тем, который, по словам Барыбина, принадлежал Шиловской.
— Итак, вы утверждаете, что оставили Шиловскую с пистолетом в руках и ушли? Как вы тогда можете объяснить, что на месте происшествия пистолет не обнаружен, домработница о его пропаже ничего не знает и даже о его существовании не подозревает?
— Не знаю, — обреченно пробормотал Барыбин и тут же спохватился: — Может быть, его забрал преступник… А насчет домработницы, так ведь она могла и не знать о нем…
— Пистолет был зарегистрирован? Вы помните его номер? Вы сможете его опознать?
— Конечно. На нем есть некоторые памятные мне приметы.
— А у вас есть оружие? — Костырев смотрел в глаза Барыбину немигающим холодным взглядом.
— Конечно есть, — спокойно ответил Барыбин. Прямо, честно глядя в глаза. — Газовый пистолет и разрешение к нему. Я стараюсь дружить с законом.
— Да, когда вам выгодна эта дружба… Покажите.
Барыбин достал из-под подушки небольшой газовый пистолет, холодно сверкнувший оружейной сталью, и протянул его. Его рука едва заметно дрожала.
Костырев взял пистолет и стал внимательно осматривать металл, тщательно отмечая все царапины, — он искал следы переделки пистолета под боевые патроны.
— Поехали дальше. Вы видели в тот день на ней кольцо с бриллиантом?
— По-моему, да. Она почти никогда не снимала его… Да, помню точно, — встрепенулся Барыбин. — Она держала пистолет двумя руками почти перед самым моим лицом, и перстень сверкал на среднем пальце, кажется, левой руки. Эта картина до сих пор у меня перед глазами. Может быть, в невменяемом состоянии, в котором я ее оставил, она покончила с собой? — с надеждой спросил Барыбин.
— Да, ударила себя в висок, а потом встала, выбросила пистолет, спрятала кольцо и опять легла на ковер, — усмехнулся Костырев, вставая и пряча в карман тетрадь Шиловской. — А кроме того, у нее нет огнестрельных ранений на теле. Ну хорошо, вы пока выздоравливайте. А за вашей квартирой присмотрят наши сотрудники. Вы будете в безопасности.
Это «пока», видимо, резануло слух Барыбина, он еще больше побледнел, обмяк, откинувшись на подушки. Он понимал, что полной веры ему нет и его удел — оставаться в числе главных подозреваемых. Пока.
Сыщики вышли из квартиры и, сев в машину, поехали на Петровку. Дождь, уныло сеявший с самого утра, уже прекратился, и между тучами стали проблескивать лазурные куски чистого неба. Вымытые дождем тротуары влажно блестели, по ним струилась вода, стекая в колодцы. Через лужи перепрыгивали прохожие, вооруженные мокрыми зонтами. Становилось душно.
— Ну, что ты обо всем этом думаешь? — спросил Костырев, устало отирая лоб носовым платком.
— Даже и не знаю, — с сомнением сказал Ильяшин. — Похоже на правду, с одной стороны, а с другой — совершеннейший бред.
— Вот именно, похоже, — сказал Костырев, открывая окно. Сразу же в салон ворвался свежий сырой ветер и зашевелил волосы на макушке. — Меня волнует пистолет Шиловской. Обыск у Барыбина ничего не даст. Вряд ли он станет хранить такую опасную улику, как пистолет убитой. Он не дурак, хотя и пытается иногда прикинуться простачком.
— Да. Но ведь признался же он, что отнял пистолет у нее. Он мог с ней покончить одним махом.
— Возможно, Барыбин скрыл один маленький нюанс: например, он откинул пистолет и между ними завязалась борьба, которая печально закончилась для Шиловской. Таким образом объясняется появление второго пулевого отверстия и рана на виске погибшей.
— А куда делся браунинг? И перстень?
— Да-а… — протянул Костырев. — Пистолет он мог выкинуть, а перстень спрятать до лучших времен. Нет, логическая неувязочка получается, зачем ему прятать пистолет, а потом рассказывать нам о его существовании?.. Что-то не складывается картина… Предположим, он унес вещи, чтобы инсценировать ограбление и запутать следствие. Но если уж инсценировать, то до конца — разбить посуду, разворошить платяные шкафы, изобразить следы взлома. Может быть, когда он понял, что его пребывание в квартире Шиловской установлено с точностью до минуты, решил рассказать нам часть того, что произошло между ними?