Итак, найдено письмо, которое свидетельствует о намерении Шиловской свести счеты с жизнью, пачка лекарства, которая будто бы доказывает эту мысль, и мертвое тело. Но характер нанесенных ранений прямо противоречит версии самоубийства. Если Шиловская действительно приняла таблетки, то как она смогла бы нанести себе удар в висок?
Допускается другая версия: Шиловская принимает решение уйти из жизни, долго готовится (именно этим может объясняться явная заготовленность письма), долго настраивается, но в самый последний момент является убийца и наносит ей удар. А как же тогда объяснить отсутствие таблеток? Если бы она приняла их, то в квартиру бы никого уже не смогла впустить. Или к тому моменту они еще не успели подействовать?
Еще один вариант действий преступника: он решает инсценировать самоубийство, готовит для этого письмо, лекарства, но в последний момент что-то мешает ему, и приходится убить женщину не как задумано, а как диктует ситуация. Но разве стала бы она пить лекарство, если бы сама не хотела умереть… Да и пила ли она его?
«Да, пока не вяжутся концы с концами. — Костырев откинулся в кресле. — Пока не вяжутся… Но мы свяжем. С течением времени…»
Он отчеркнул на листе новый, третий пункт: графологическая экспертиза письма Шиловской. Главный вопрос — действительно ли оно написано убитой или кем-то другим.
Впрочем, свои первые, приблизительные выводы Костырев уже сделал и без экспертизы. Вывод относительно связи письма и факта самоубийства — этой связи нет. То есть побуждением к написанию письма послужило не желание уйти из жизни. А что? Судя по тону письма, в котором она обращается к неизвестному человеку (кстати, кто он, надо над этим подумать), побудительным мотивом могло служить желание обвинить этого человека в своей гибели… Так часто бывает, Костырев наблюдал подобные случаи…
Жалко, что сейчас у него в подчинении очень мало толковых оперативников — ребята работают над более важными делами. Одно покушение на банкира, выявившее целую цепочку финансовых нарушений, чего стоит! Благодаря этому покушению люди Костырева нашли целый склад оружия, поймали несколько киллеров и вот-вот выйдут на заказчика преступления. Да еще и всякой мелочевки полно… А тут убийство этой актрисы…
Что ж, самое время задействовать желторотых новичков, Ильяшина и Анцупову. Хватит им быть на подхвате. В этом деле у них будет возможность проявить инициативу. А более опытные ребята пусть занимаются делами поважнее…
Костырев закрыл папку — тонкую картонку с первыми материалами дела. Он любил, когда папка еще совсем тонкая, почти пустая. Как будто перед ним и на столе, и в сознании — чистый лист мелованной бумаги, красивый настолько, что тянет взять в руки тонкое перо и медленно выводить на гладкой поверхности причудливые черные узоры. Он любил чувство старта, когда никаких зацепок еще нет, но пройдет совсем немного времени, и по его воле, стараниями всей оперативной группы папка станет пухнуть на глазах, разрастаться, как дрожжевое тесто, разлохматится листками бумаги, не вмещающейся в ее нутре, разжиреет справочками, фотографиями, документами, каждый из которых — ступенька к логическому завершению дела, поимке преступника.
Сейчас, в самом начале расследования, Костырев чувствовал себя как композитор, в душе которого уже звучит смутная мелодия, готовая вот-вот пролиться на бумагу черными зернышками нот. В это время в его мозгу зрел четкий план действий всей бригады, всех подчиненных ему людей. На листке бумаги появился четвертый пункт, заканчивающийся красиво изогнутым вопросом: опрос близких.
Костырев не знал, кто у Шиловской близкие. Судя по письму, они есть непременно. Но кто это? Может быть, муж? Ну что ж, надо найти человека, к которому она обращалась в письме. Возможно, беседа с ним прольет свет на причину смерти…
Глава 5
ОЛЕГ АЛТУХОВ
Он бесконечно долго летал в сладостных необыкновенных снах. Тело его как будто покачивалось на волнах, вздымаясь до потолка, а потом стремительно падало вниз, так что захватывало дух, и казалось, что душа отделяется от своей земной неповоротливой оболочки и рвется в заоблачные высоты.
Потом ему почудилось, что тело, уже привыкшее к благодатной невесомости, внезапно обрело вес и стало мучительно тяжелым, неповоротливым, больным. Руки, ноги, голова налились свинцовой тяжестью, живот заныл так, что захотелось заплакать, — к нему медленно, нехотя возвращалось сознание, пока не вернулось окончательно, оставляя странное наркотическое сожаление о ласковом забытье.