Василев быстро расстегнул пуговицы, снял пиджак и бросил на руку.
Убийственная жара! — сказал он, отирая платком пот, обильно выступивший у него на лбу. — Я полагаю, вы шутите, Густав Евгеньевич?
Изумляться настала очередь Маннберга.
Почему вы думаете, что я шучу?
Но ведь это значит — нанести удар в спину русской промышленности и торговле, Густав Евгеньевич! — взволнованно сказал Иван Максимович, нервно перебирая пальцами густые кольца своей бороды.
Не вижу столь страшных последствий, — возразил Маннберг. — Взгляните дома на географическую карту. Лента в пятьдесят верст среди океана бесплодной тайги ровно ничего не значит для России. Пусть даже Америка выжмет из этой полосы все, как выжимают сок из лимона, для нас это не опасно. Взамен мы получим прекрасную железнодорожную магистраль. Вы не строитель, Иван Максимович, и вы не знаете, каких усилий России стоило и будет стоить еще прокладывать вот этот путь, — Маннберг притопнул по земле ногой, — пользуясь только отечественными материалами. Мы отклонили предложение иностранной помощи из гордости, но эта гордость нам не дешево стоит.
Отклонили — и правильно сделали, — заметил Василев.
Я, знаете, менее щепетилен в таких вопросах. И я вам скажу: построить своими силами еще одну такую магистраль равносильно самой жестокой и затяжной войне. Нет, я, как инженер, могу только приветствовать проект Лонк де Лоббеля и опасаюсь одного — что он не облечен достаточными полномочиями, чтобы предлагать нам такие великодушные условия. Он, кажется, собирается выступить просто от своего имени.
Да вы в уме ли, Густав Евгеньевич! — возбужденно заговорил Василев. — Вы инженер — это превосходно, по вы взгляните на все это глазами русского промышленника, русского человека, наконец.
Я русский подданный, — обиделся Маннберг.
Да, но для вас, простите меня, непонятны самые простые вещи! — воскликнул Василев. — На деле что тогда произойдет? Концессионеры высосут из отведенной им земли и недр ее — о поверьте! — гораздо больше богатств, чем будет стоить вся ваша железная дорога. Но и это даже не главное. Нет! Главное в том, что они, построив здесь свои заводы, куда потом будут девать товары? А? Как вы думаете, Густав Евгеньевич?
Разумеется, продавать нам, — сказал Маннберг, — и это будет еще и вторая положительная сторона концессий.
Так ведь они задавят своими товарами нашу промышленность, Густав Евгеньевич. Как вы ие понимаете этого! — побагровел Василев. — Пусти свинью за стол, она и ноги положит на стол! И ваших девяносто девять лет не успеют пройти, как от русской промышленности и следа не останется. Мы станем колонией Америки.
Вы сильно преувеличиваете, Иван Максимович, — стал успокаивать Маннберг Василева. — Возможно, появится здоровая конкуренция — и только.
Конкуренция! — уже не сдерживая ярости, кричал Василев. — Да! Знаем мы эту конкуренцию с иностранцами, когда они будут прочно сидеть на нашей земле! Вы хотите примеров, Густав Евгеньевич? Пожалуйста! Сколько угодно! Я делаю, допустим, скипидар и продаю его еле-еле себе не в убыток, по восемьдесят копеек за пуд.
Они будут продавать по семьдесят, по шестьдесят. Кто у меня купит по восемьдесят? Кто мне возместит десять, двадцать копеек на пуд, если я стану продавать свой товар с ними наравне? Значит, для меня выход один: несостоятельность, крах. Лететь в трубу! А тогда они, я знаю, явятся и предложат якорь спасения — продать им завод. И я продам. Что мне другое остается, кроме пули в лоб? И вот один русский завод становится американским, один русский промышленник превращается в нищего, а его американский коллега, задавив своего конкурента, продает скипидар опять по восемьдесят копеек, а может быть, и по девяносто. Да-с! Нужно ли умножать мне примеры, Густав Евгеньевич?
Вы рисуете очень страшную картину, Иван Максимович, — сказал Маннберг, — такие мысли мне и в голову никогда не приходили. Я был прельщен инженерной стороной проекта. Подумайте: туннель под Беринговым проливом! Какая смелость мысли!
Когда я намерен разорить, задавить, стереть с лица земли своего соперника, я всегда обладаю смелостью мысли, — с язвительной откровенностью сказал Иван Максимович.
Америка — деловая страна, — заметил Маннберг, — а вы ей приписываете сложные политические цели.
Не знаю, что вы разумеете в данном случае под политикой, — отрезал все еще не остывший Иван Максимович, — но Америке нужна наша Сибирь и, может быть, еще нечто большее, а не прямое железнодорожное сообщение Вашингтон— Петербург. Вы сами говорите — они даже введут сюда свои войска!