И еще — она до сих пор из Томска не написала ни одного письма Алеше. Совсем непростительно. Что ж, она его разлюбила? Нет! А ему так дорого было бы получить письмо именно из Томска. Здесь он учился. Он ходил по этим улицам. Может быть, вот с этого же берега глядел на тихую, сонную Томь. Почему же до сих пор ему письмо не написано? Времени не было? Нет, неправда. Для письма всегда время найдется.
Анюта помедлила даже, чтобы ответить себе самой. Не о чем было!.. Только «люблю, люблю»… — этого мало. Ну, а о чем же больше теперь могла бы она написать? Ведь и он пишет только «люблю», «жду» и потом о домашних делах… Чем она ответит на это? Какие у нее «домашние дела»? Доставать краску для подпольной типографии? Интересно ли для него это? Правда, последнее время Алеша писал не раз, что круг только врачебных интересов его не удовлетворяет. Но он не написал ни разу, что хочет, рвется выйти из этого круга. Поговорить бы с ним теперь. Надо поговорить.
Кажется, дошла? Да. Вот этот домик. Анюта оглянулась. Нет никого на улице. С тех пор как она ушла от погони, на пути ей не встретилось ни одного человека.
Анюта стукнула в ставень, два раза кряду и один отдельно. Прошло немного времени, и из двери тихопько, через калитку, ее окликнули:
Кого вам нужно?
— Это я, Дяденька. Из Черемушек приехала, — так же тихо отозвалась Анюта.
— А конь где у тебя?
С попутчиком доехала.
Калитка отворилась. Анюту провели через темные сени в дом, потом по узкому закутку между стеной и русской печью в крошечную комнатку без окон. Подвешенная на проволоке к почерневшей от времени балке, горела керосиновая лампа, и после свежего, надречного воздуха Анюту сразу охватило теплым, застойным запахом непроветриваемого помещения. В одном из его углов стоял стол — на нем стопка бумаги, валик, бутылки. В противоположной половине комнатки на простых, некрашеных табуретах сидели и оживленно спорили несколько человек. Анюта быстро их окинула взглядом. Все знакомые. Юрий и Станислав — студенты из университета, двоюродные братья, но удивительно похожие друг на друга, как близнецы. Оба горячие, вспыльчивые. Юра Порох и Стась Динамит — так их прозвали в кружке. Вот Тарас Григорьевич, страдаю-' щий пороком сердца, с одутловатым лицом и медленной речью, рабочий пивоваренного завода. Это Семен Аристархович Буткин, ревизор службы движения на железной дороге. Игнатов — со строгим, спокойным лицом и уже седоватыми на висках волосами, слесарь-водопроводчик. А это хозяин дома — молодой, с выпирающими из-под рубахи плечами, грузчик с пристани, всегда молчаливый Андрей. Появление Анюты оборвало разговор.
Ты почему запоздала? — накинулся на нее Юра Порох, даже не поздоровавшись.
В облаву чуть не попала, — сказала Анюта, устало опускаясь на табуретку и сдвигая платок с головы на плечи. — Сразу, кольцом со всех сторон, а я — в середине.
— Как же ты? — спросил Тарас Григорьевич. Анюта отмахнулась рукой.
Да ничего… убежала. Только крюк большой пришлось загнуть… Устала очень.
А в каком месте была облава? — из-за спины у Анюты проговорил Андрей.
Анюта назвала улицу.
Видела я — двое студептов пробежали. Тоже, кажется, удалось им уйти.
А! Знаю! — обрадованно сказал Стась. — Это наши. У них свой кружок. Там их не двое, а человек шесть каждую ночь собираются.
Так, — сказал Игнатов. — Ну, а краски принесла?
Принесла, — Анюта достала из кармана легкой жакетки плоскую жестяную банку, — только неполную сегодня. Было очень трудно. Метранпаж так все время около и вертится. И из типографии он последним уходит.
А он тебя не подозревает? — опять спросил Игнатов.
Н-не знаю… кажется, нет.
Ну что это такое! — вспыхнул Юра. — Опять немного? Совершенно невозможно работать!
И приносишь не каждый день, — поддержал его
Стась.
Я же стараюсь… — начала Анюта.
Спокойно! — поднял руку Игнатов. — Анюта, повремени с педельку, ни единой капли краски пока не бери; Надо быть осторожной. Почему метранпаж возле тебя вертится? Присмотрись. А там будет видно.
Ну и будем топтаться на одном месте! — раздраженно заговорил Юра. — А надо действовать! Действовать, а не выжидать! И типографию нам надо устраивать боль-Пгую, настоящую…
Надо действовать, — вмешался в разговор Буткин. — Однако действовать не теряя головы.
Конечно, — обиделся Стась. — Мы с ним безголовые.
Студентами быть хорошо, а мальчишками — плохо, — медленно, будто забивая гвозди, сказал Тарас Григорьевич.
И сразу наступило молчание. /
Итак, — первым заговорил Буткин, — теперь, когда всем все ясно, я думаю, что смогу закончить свою мысль. Прошу внимания.