Все стали усаживаться вокруг него.
Рабочие кружки возникают повсюду, — говорил Буткин, угловато дергая плечами. — Они теперь существуют почти везде, где есть рабочие. В России больше, в Сибири меньше, но они возникают стихийно, и сами по себе. Следовательно, могут возникать, а могут и не возникать. Надо убыстрять их возникновение, влиять на это.
Кому? — задумчиво спросил Тарас Григорьевич. — Кому влиять?
Нам с вами, — ответил Буткин. — Всем, кому дорога защита интересов рабочих. Я думаю, не надо объяснять, что кружки способствуют этому. Наша задача — не только читать нелегальную литературу.
Да, это верно, — сказал Игнатов, приглаживая волосы. — Берно вы говорите. Только ведь, если мы станем влиять на другие кружки, мы сами-то будем тогда… вроде центра, что ли?
До некоторой степени, — подтвердил Буткин. — И это хорошо. Такие центры — я бы сказал: сильные группы — будут возникать и еще, по всем городам.
Ну, а потом-то как же? — словно шар вертя, пошевелил растопыренными пальцами Тарас Григорьевич. — Будут, как вы говорите, такие группы, много групп. Как же потом все это?
Не надо заглядывать в двадцатый век, Тарас Григорьевич, — засмеялся Буткин. — Наступит двадцатый век, тогда напечатают и свои календари.
Да ведь до двадцатого века всего два года прожить, — возразил Тарас Григорьевич, — выходит, пора уже календари печатать.
Хорошо, печатайте, — с легкой досадой сказал Буткин, — а я не берусь.
Будут такие группы по всей России — ударить сразу! — напористо выкрикнул Юра.
— Куда? Кого? Чем? — отрывисто спросил Буткин. И все засмеялись.
Ладно, объясняйте сами, Семен Аристархович, — попросил Игнатов, когда смех прекратился.
Далеко вперед заглядывать невозможно. Жизнь сама подскажет потом. Бесспорно, что теперь иметь такие сильные группы, которые будут влиять на слабые кружки, хорошо. Кто и что может возразить против этого?
Никто не возразил Буткину. А всегда молчаливый Андрей решительно поддержал:
Правильно! Сильный должен помогать слабому.
Если мы приходим к общему мнению, что мысль моя Берна, — продолжал Буткин, — следует претворять ее в жизнь. Практически я предлагаю каждому из нас со всей осмотрительностью завязать связи с другими кружками или — что лучше — помочь возникновению новых кружков.
Мы с Юрой это сделаем в университете, — поднялся
Стась.
Помозгую, — сказал Тарас Григорьевич.
У нас на пристани… тоже… — начал и по обыкновению не договорил Андрей, только утвердительно кивнул головой.
Мне часто приходится ездить по линии, — сказал Буткин, вставая и взглядывая на карманные часы. — Пора расходиться. Я останавливаюсь в Иланской, в Канске, в Тайшете. Везде, среди железнодорожных рабочих, среди интеллигенции, я буду пытаться создавать кружки, влиять на них, поддерживать связи во время своих приездов. У меня есть уже некоторые знакомства.
Осторожнее надо, Семен Аристархович, — посоветовал Игнатов.
Я осторожен, — успокоил Игнатова Буткин, — и доверяюсь только вполне надежным людям.
В Иланскую я дам вам адрес, — сказал Стась, — там живет моя сестра. Она замужем за старшим телеграфистом Нечаевым. Оба надежные люди. Ручаюсь за них головой.
Хорошо, — сказал Буткин, — это кстати. — И еще раз посмотрел на часы. — Недавно мой участок продолжили до Шиверска, и я, возможно, поеду туда. Там должен быть Лебедев, но как с ним встретиться, я еще не знаю. Может ли кто-нибудь дать мне надежный адрес на случай, если я не найду Лебедева?
Анюта все время сидела молча, она чувствовала себя до того усталой, что не только вмешиваться в разговор, но даже и внимательно слушать ей было трудно. И только когда Буткин заговорил о Шиверске, Анюта встрепенулась. Вот как? Семен Аристархович поедет туда… Привет бы с ним передать… Но Буткин заговорил о Лебедеве, и Анюта вся так и насторожилась. Он не знает, как встретиться с Михаилом Ивановичем. В Шиверске не имеет надежного адреса… Он спрашивает адрес…
Мысль у Анюты заработала быстро. Должна ли она сказать? Имеет ли право? Когда она уезжала в Томск из Петербурга, Михаил Иванович дал ей адрес Игнатова; в разговоре он назвал тогда имя Буткина, сказал, что Буткин его давний знакомый, хотя они давно не встречались, и что о нем он знает теперь только из переписки с Игнатовым. Буткин знает, что Михаил Иванович в Шиверске. Значит, ему написал или сам Лебедев, или рассказал Игнатов. Тогда почему он не знает, как найти Лебедева? И почему молчит Игнатов? Должна ли она тоже молчать?