Воздержусь давать немедленное разрешение в столь неспокойной обстановке, а о дальнейшем говорить сейчас преждевременно.
Вы меня делаете перед Мирвольским дураком, Павел Георгиевич, — раздраженно сказал Маннберг.
Э, с такими господами поменьше церемоньтесь, Густав Евгеньевич, — лениво заметил Киреев. — Припомните-ка рождество. Какими дураками тогда были мы в доме Мирвольского! Мулат до сих пор не может забыть.
Какой мулат? — недоумевая, переспросил Маннберг.
А этот так называемый франко-американец, — зевнул Киреев. — Забавный человечек! Суетится со своими прожектами.
Почему суетится? — повернулся к нему Маннберг. — Лонк де Лоббель уже добился, что его предложения направлены специальной комиссии и там изучаются.
Пустяки! — сказал жандарм. — От так называемого
«изучения» до решения весьма еще далеко.
Но затем его проект все-таки будет слушаться у самого генерал-губернатора! — воскликнул Маннберг.
Когда? — спросил Киреев.
Сроков я вам не назову, не знаю.
А я знаю: не скоро. Не раньше, чем у этого мулата начнутся так называемые нервные прииадки.
Вы это действительно знаете или вам этого только хочется? — спросил Маннберг.
И знаю и хочется.
Вы говорите о нем так, Павел Георгиевич, словно Лонк де Лоббель не заслуживает никакого уважения!
Уважайте, если он вам нравится, — плотно смежая веки и словно всерьез засыпая, сказал Киреев, — но даже вы все-таки, ей-богу, больше русский, чем этот француз — американец.
Он повернулся на бок, и солнце ударило ему в глаза. Киреев недовольно сморщился, потом привстал, схватил подушки в охапку и перебросил их в другой конец кровати. Сел отдуваясь. Потыкал пальцем в матрац.
Так вы знаете, с кем она водит знакомство? "
Нет, — резко отрубил Маннберг.
А у меня есть сведения, что ваша прислуга знакома с рабочими, состоящими у меня на подозрении.
Киреев встал, откинул одеяло с постели Лизы, запустил руку под матрац.
Что вы делаете, Павел Георгиевич?! — багровея, закричал Маннберг. — Я не позволю в моем доме…
Постель не ваша, — хладнокровно возразил Киреев, продолжая шарить под матрацем, — а вы не знаете, с кем водит знакомство ваша прислуга.
Копаться в грязном белье женщины? — брезгливо сказал Маннберг и отвернулся. — Какая гадость!
Ничего, ничего! По долгу службы… — Киреев вытащил из-под кровати маленький сундучок. — Это ее вещи?
Я вас заставлю, Павел Георгиевич, после этого целых полчаса мыть руки, — по-прежнему стоя спиной к Ки-рееву, сказал Маннберг.
Ничего, — повторил Киреев, вынул из кармана какую-то железку, ковырнул ею замок и откинул крышку сундучка, — ничего, здесь, оказывается, так сказать, все выстиранное.
Он засунул руку глубже и вдруг выхватил, выбросил на пол все Лизино белье. Заглянул в сундучок, поднял со дна его три тоненькие книжки и, потрясая ими перед ошеломленным Маннбергом, удовлетворенно проговорила
Вот, вот вам! Вы говорите: в вашем доме. Вот в вашем доме! Это ваша так называемая тихоня! Пожалуйста! Смотрите! Любуйтесь! Что вы теперь мне скажете?
21
В воскресный день навестить бабку Аксенчиху зашли Мезенцевы.
Невзирая на томящий зной, бабка лежала на жарке натопленной печи и даже не слезла, чтобы встретить гостей, — у нее нестерпимо ломило поясницу. Дуньча с утра убежала по соседям, и Григорию пришлось самому нянчиться с ребятами. Со старшим справляться было нетрудно, только покормить, дать один-два подзатыльника и вытолкать на улицу: «Иди играй». Меньший извел Григория. Он лежал в зыбке и беспрестанно кричал. Григорий перестилал пеленки, совал ему в рот соску, натянутую на горлышко бутылочки с молоком, — малыш не унимался. Кричал так, что в ушах звенело у Григория.
Вот, язви-то тебя, — ворчала Аксенчиха по адресу дочери, — треплет хвостом весь день по соседям, а ребен-чишка орет, надрывается. Ты примотай-ка ему, Григорий, пупок потуже, не накричал бы грыжи.
Григорий вдруг взбеленился. Отбросил прочь длинный свивальник, который он перед этим держал в руках, и рявкнул:
Ну и черт с ним, пускай хоть две грыжи накричит! Что я, баба, что ли, пупки перевязывать? Слезь сама и перевязывай. Твое это дело!
Кабы могла! — охнула Аксенчиха. — Вишь, прямо отшибло поясницу, лежу и ног не чую, чисто деревянные стали.
Так вот сразу они у тебя и отнялись!