Эй-ля! Эй-ля! Берегись! — вдруг закричал кучер с передней коляски.
Из переулка выскочил Порфирий, без шапки, в разодранной до пояса косоворотке. Размахивая руками, он метнулся навстречу свадебному поезду.
Ах, чтоб тебя!.. — выругался кучер, осаживая жеребца.
И не успел. Оглобля ударила Порфирия в голову. Он упал ничком под копыта лошади. Задние упряжки с разбегу наезжали одна на другую, загораживая дорогу во всю ширину. Скрипели и трещали коляски, истерично взвизгивали женские голоса. Из ворот выбегали любопытные.
Задавили, задавили, нечистые! — вопила бабка Аксенчиха, высунувшись из окна углового дома. — Дуньча, Дуньча, беги скорей глядеть: человека задавили!
Дуньча, наскоро запахнув кофтенку, выскочила в во-рота. У передней коляски копошилась толпа.
Давай, давай сюда! — слышались голоса.
Отведи жеребца-то!
Доктора надо, доктора! Где доктор?
Марья, беги за доктором!
Оборачивай, оборачивай мужика вверх лицом…
Вычищай грязь из носу, — может, очухается.
Порфишка, ей-богу, Порфишка!..
Он…
Сыпни землицы в рану, кровь задержи…
Иван Максимович, оставив Елену Александровну в коляске, протискался вперед об руку с городским головой Барановым.
Откуда- его нелегкая вынесла? — сказал Баранов, разводя руками.
Боже мой, боже, какое несчастье! — поглядывая на толпу, говорил Иван Максимович. — Это же мой… я нанимал его рубить лес. Как он здесь оказался? Такой торжественный день — и вдруг… Неужели ничего нельзя сделать, Роман Захарович?
Черт его знает, — покачал головой Баранов, — я не доктор. Пожалуй, он еще живой, хотя садануло его крепко. Надо разыскать Мирвольского.
Боюсь, что нет его дома, — сказал Иван Максимо-
вич— Я приглашал его, он отказался, отговорился сроч-
ным вызовом в село. Ах, боже мой, такой день…
А, ничего! Отойдет. Сам виноват — под копыта по-
лез. Только все-таки куда же его девать? — оглянулся Ба-
ранов. В больницу везти далеко. Надо бы найти хоть
фельдшера. Эй, кто тут знает, где Лакричник живет?
Я, дяденька, сбегаю, — вызвался из толпы какой-то мальчишка. — Он всегда в эту пору в трактире сидит.
Аксенчиха протиснулась вперед.
Тащите к нам, да скорее: не погибать живой душе на дороге… У, лиходеи!..
6
На дворе Василева глухо тявкнул старый, в проплешинах пес. Подозрительно скосив голову, он настороженно прислушивался к непонятному шороху в подворотне.
Дом Ивана Максимовича, выстроенный еще дедом его, Петром Демьяновичем, в то время, когда Шиверск принимал только начальные контуры, оказался теперь на окраине — и Даже не города, а слободы: он стоял фасадом к пустырю. «Парадные» ворота двора выходили на широкую поляну, заросшую бурьяном. Поляна тянулась вдоль протоки. В эти ворота редко въезжали — нужно было делать большой объезд. Василев соорудил другие ворота, в улицу, менее красивые, но более удобные, хотя при этом оказалась нарушенной планировка усадьбы. Но все это было сделано так, между прочим. Иван Максимович облюбовал новую усадьбу в центре города и получил согласие городской управы на застройку ее. Решив сыграть свадьбу пока еще в старом доме, нанял Порфирия с Егоршей нарубить и приплавить добротного листвяку, так чтобы хватило на все постройки вместе со службами.
Шорох, смутивший пса, слышался по ту сторону парадных ворот.
Прошел дворник Никита. Почесываясь, постоял у навеса, перебросил в угол старую слегу, заглянул в нолу-бочье с водой и поманил к себе пса.
Атос, ну! — хлопнул Никита по коленке. — Иди сюда! Хлеба дам.
Атос сыто вильнул хвостом и, плотнее прижавшись к земле, потер лапами нос.
А, зараза, — усмехнулся Никита, — не хочешь? Где тут, когда куриными кишками прямо завалили! Вон они, так и лежат в корыте. Э-эх, брат, не житье тебе, а масленица. Кабы так нам да каждый день!
И Никита уселся на лиственничный чурбан, поглядывая на раскрытые окна дома. Там в смятении бегает по комнатам мать новобрачного Степанида Кузьмовна, тащит то графины с вином, то высокие стопы тарелок. Мелькает седая борода Максима Петровича. Толкутся и спорят стряпухи. Надоели сегодня за день, все время из ворот да опять в ворота.
А сейчас, слыхать, на дороге тоже собираются люди. Шумят, разговаривают, смеются.
Лушка, а что, в те ворота, видно, въезжать станут?
Ну, в те! Неезженой-то дорогой?
Неезженой! Сама ты неезжена! Мимо конюшни, что ли, молодых повезут?
А что им станется?
Грязно мимо конюшни.
Никита лениво потянулся и встал. Но в этот момент донеслись от протоки разудалые звуки гармошки; нежными переливами звенели колокольчики; простуженными басками вторили бубенцы. Им вдогонку хрипели замученные собачьи голоса.