Ух, стой, Денка! Давай отдохнем — запыхалась. До дождя еще успеем в деревню.
Не будет дождя-то. Видишь, зарница блещет без грому, насухо туча пройдет.
Девушки сошли с дороги и уселись на траве у обочины. Порфирий слышал их дыхание, частое, порывистое, смешанное с шумом травы.
Говоришь, Пелагея, не надо виду подавать, — как бы оправдываясь, заговорила Денка. — А не могу я. Увижу его — сразу сердце забьется, ну… и… слезы в глазах, краснею…
— Дура ты, Денка! Ты пойми: вдруг у него не любовь к тебе, а так просто? Ты себя выдашь, покажешь, а ему только и надо.
А все равно! Люб он мне! Не такой, как все, нет его лучше!
Д ты держись, приглядывайся.
Да если не любит, зачем я ему?
На то и парень. Сватать-то он тебя не сватает?
Сватает.
Ей-богу?
Крест святой!
Что же ты мне сразу не сказала?
Из головы вон.
Дура! — восторженно воскликнула Пелагея. — Значит, любит, никакого обмана нет. Ясно — замуж иди. Да скорей.
Денка что-то шепнула в ответ. Пелагея звонко засмеялась. Они вскочили и затопали босыми ногами по дороге. Ветер допес к Порфирию облачко пыли.
Чувство горечи охватило его.
«Лизка меня всегда называла: Порфиша, Порфишень-ка… Ласково так выговаривала… А я?.. Э-эх!» Он вскочил, провел руками по одежде.
Выпить бы! К дьяволу!
А ветер дул в лицо, нес на своих теплых крыльях от деревни запах жилья, собачий лай, скрип журавля у колодца.
Лес шумел. Ласково, подкупающе… Дрогнули ноздри у Порфирия. Стал на дороге и огляделся. Ночь словно посветлела…
Домой!.. Домой… Скорей… В город пойду… К Ли-зутке… Все прощу ей!
27
Эта ночь не прошла и для Клавдеи бесследно.
После встречи с Петрухой она побежала опять на паром, съездила в слободу, к Кирееву, но опоздала: занятия кончились. Возвратившись домой, Клавдея повалилась на сундук. Подошла Степанида Кузьмовна.
Клавдеюшка, где же ты ходишь? С детьми водиться надобно. Я уж сама занялась, сама. Вышел Ваня, увидел, шибко на тебя забранился: «Не для того, говорит, няньку держу. За перадивость ей меньше платить стану».
Ради господа простите, Степанида Кузьмовна, — не поднимая головы, ответила Клавдея. — Виновата я. Да такой случай вышел…
Да я что, я не виню, — заступилась Степанида Кузьмовна. — Подумаешь, беда какая, на полдня баба со двора отлучилась! Это все Ваня, я ничего. Смуты всякие, смуты в городе пошли, вот и он стал сердитый. Ну да ладно, ладно. Поди в детскую. Да что ты бледная такая? Лица на тебе нет, лица! — всплеснула руками старуха, когда Клавдея с трудом приподнялась с сундука.
Так… Ничего… Голова болит.
Кваском помочи, кваском. Помогает.
Не надо. И так пройдет, — пошатываясь, Клавдея побрела в детскую.
Там сидела Елена Александровна. Нечесаная, заспанная, видимо недавно поднявшаяся с постели, она держала на руках дочь и удивленно оглядывала ее личико. Борис усердно колотил деревянной лошадью по полу.
Елена Александровна мало занималась детьми. Бывало, что по нескольку дней даже не заглядывала в детскую. Отсутствия Клавдеи она и не заметила. Не обратила внимания и сейчас на ее усталый, измученный вид.
Это ты, Клавдея? Что это у Ниночки лицо какое странное? Сыпь?
Да ничего, барыня. Цветет ребенок, со всяким так бывает.
Значит, ничего серьезного?
А чего ж? Отцветет — осыплется.
Клавдея говорила с трудом. Она присела на низенький стульчик и стиснула голову руками. Подбежал Борис, ухватился за юбку.
— Ба-ба! — закричал, пытаясь влезть к ней на колени. Клавдея отвела ладони от лица. Елена Александровна
смотрела на мальчика, недовольная.
Что это, Клавдея? Каким ты словам учишь ребенка? Еще не хватало прислуге в родственницы к нам записаться!
Да что вы, барыня? — удивилась Клавдея. — Сам говорить начал. — И притянула к себе черную головку Бориса. — Ну, скажи, Бориска, скаяш: «Ма-ма».
Ба-ба! — снова выкрикнул мальчик.
Елена Александровна встала, сердито сунула Ниночку на руки Клавдее и молча вышла из детской.
Что же ты, глупыш, не скажешь «мама»? — склонилась Клавдея, целуя Бориса в лобик.
Мама, — чуть слышно повторил Борис — и громче: — Ба-ба, ба-ба! — и уцепился ей за кофту.
До вечера Клавдея ходила как шальная, не могла найти себе места. Болела голова, работа валилась из рук. Неотвязно стучало в мыслях: «Лизанька в тюрьме… В тюрьме… Снежинка моя… За что же?..»
В комнатах сидеть было невыносимо. Давила духота. Клавдея распахивала окна — все равно, ни ветерка, пи одного глотка свежего воздуха. Над землей висел неподвижный, густой предвечернпй зной.