— Мое дело?
— И ведет его просто блестяще, — сказал Ральф. — Именно он и откопал это твое поразительное высказывание о том, что Гарвард и Уэст-Пойнт подарили цивилизации больше тупоголовых кретинов, чем все прочие заведения за всю историю человечества вместе взятые.
Голд, потрясенный, посмотрел на него. — Это была шутка, Ральф, — испуганно запротестовал он, а потом его охватила тревога. — Черт побери, Ральф… что, кто-то из ФБР уже проверял мою благонадежность?
— Он один из наших лучших людей. Мы зовем его Бульдог.
— Он должен был догадаться, что я это говорил в шутку. Ральф, я сделал это замечание почти десять лет назад в Университете Оклахомы, когда валял дурака на одном из семинаров, организованном по типу вопрос-ответ.
— На самом же деле, — сказал Ральф, — это правда. И это один из наших самых неусыпно охраняемых секретов. Я знаю, ты главным образом имел в виду правительственных чиновников, но если взять всех выпускников Йейла, то твое высказывание применимо и к ним. Ты должен был знать, что тебе придется пройти проверку со стороны органов безопасности и тщательное медицинское обследование. По существующим правилам ты можешь воспользоваться услугами любого специалиста-еврея или пройти бесплатное обследование в Уолтер-Рид-Мемориал[105].
— Я лучше попрошу Мерши Уэйнрока.
— ФБР будет на связи. И начиная с сегодняшнего дня, все новое, что ты напишешь, перед публикацией показывай нам.
— На цензурирование?
— На идеи. В наше время столько людей страдает графоманией, что стало практически невозможно сказать что-нибудь новое, все сразу же звучит как банальность или вранье. И вот здесь ты можешь принести большую пользу стране, Брюс. Нам очень скоро понадобится что-нибудь серьезное о вырождении.
— Вырождении?
— Я имею в виду не биологию, а урбанизацию.
— Мы за вырождение или против?
— Ни то и ни другое, — сказал Ральф. — Нам придется напустить туману, а президенту нужно что-нибудь свежее.
Голд мгновенно откликнулся на это предложение, продемонстрировав готовность и компетентность, которые другими нередко воспринимались как блеск ума. — Кажется, у меня есть то, что вам нужно, — предложился он. — В книге, которую я пишу для Помроя и Либермана, есть глава, посвященная упадку Кони-Айленда, в ней горки для катания, карусели и комнаты смеха я использую как метафоры общественных формаций. Я могу легко развить эту метафору, распространив ее на насилие и разложение, характерные для городов. Я могу сделать это весьма остроумно.
— Кажется, именно это нам и нужно, — ответил Ральф. — Пришли нам копию. И еще, может быть, ты сможешь мне помочь с памятником Вашингтону.
Голд поймал себя на том, что искоса поглядывает на Ральфа.
— Каким образом, Ральф?
— Меня это мучит с тех самых пор, как я перебрался сюда. — Ральф скорбно почесал затылок. — Он что-то мне напоминает, а я никак не могу вспомнить — что. Не фаллический символ, а что-то другое.
— Египетский обелиск.
— Ах, Брюс, какой у тебя интеллект, от твоего интеллекта просто чердак дымится! — воскликнул Ральф с видом неподдельного изумления. — Ты знаешь все, что тебе нужно знать, верно? У меня чердак дымится от того, как у меня все время от тебя дымится чердак. Кстати, Брюс, а что здесь значит «чердак»? Я искал где только можно, но, кажется, ни в одном словаре нет слова «чердак» в этом смысле, а все, у кого я спрашиваю, тоже не уверены.
Голд ответил:
— Слова в таком смысле действительно нет.
— Правда? — Ральфу это показалось любопытным. — Как же мы умудряемся им пользоваться, если его нет?
— Потому что так уж мы устроены, — сказал Голд.
ВСТРЕЧА произошла час спустя в отеле, в номере Голда. У еврея из ФБР волосы были, как стальная проволока, а лицо и шея казались изготовленными в литейном цехе.
— Меня зовут Гринспэн[106], доктор Голд, — начал он, не тратя даром времени. — Лайонел Гринспэн. Позвольте, я буду откровенно.
— Конечно, Откровенно.
— Вы шонда[107] для всего вашего народа.
— Что? — На памяти Голда ни одна из его милых шуток не проваливалась с таким треском.
105
106