— Виктор! Убей его! Он хочет загубить мой праздник!
— … то эта семья…
— Не трогайте его! — взвизгнула Белл.
— … то эта семья, ты, недоношенный старый хер, может больше никогда не собраться на обед, ты, паршивый, хитрый, гнусный ублюдок!
— Я убью его! — заявил его отец, вспомнив о своих патриархальных привилегиях; слишком быстро вскочив на ноги, он принялся потирать подогнувшуюся коленку. — Вы двое, быстро подведите меня к нему!
— Мьюриел, Мьюриел, — возопил Голд, молельно сцепив руки. — Извини, что порчу твой вечер, но неужели ты не понимаешь, что он делает? Он и тебя никогда не любил. Всю мою жизнь он занимался этим. Он завидует, вот почему. Ида, объясни же ты ей, — жалобно попросил он и тут же, посерев лицом, отказался от этой идеи, вспомнив, что с точки зрения дипломатии выбирает наихудшего из имеющихся адвокатов. — Мьюриел, это не имеет отношения к геологии, и стервятники не слепы! Сейчас он начнет мучить меня какими-нибудь дурацкими силлогизмами, а я ничего не смогу доказать! — Голд всхлипнул и замолчал.
— Ну, пусть это не имеет отношения к геологии, — сказал Сид. — Я только хотел сменить тему, чтобы угодить моему младшему братишке.
— И прекрати ты обращаться со мной как с ребенком, черт побери! — взорвался Голд и со зверским видом приготовился снять скальп с Сида и раз и навсегда доказать его невежество остальным. — Ну, хорошо, умник, давай посмотрим, что знаешь ты. Мартирологи! — услышал Голд свой безумный крик. Он собирался начать совсем по-другому. — Где они? Почему мы никого из них не видели? Почему мы не знаем никого, кто бы их видел? Рыбы. Лосося и тунца варят до того, как закатывают в консервные банки, или после? Ну-ка?
— Сначала варят? — спросил его отец.
— Закатывают сырыми? — ответил Голд, перенимая тактику своего отца.
— Ну, вот ты и расскажи нам. Ведь это тебя мы послали в колледж.
— Это не имеет отношения к науке, — презрительно поведала Голду Гарриет.
— Конечно. — Отец Голда неторопливо распаковал сигару. — Ты его спроси, что такое тепло и холод.
— Что такое тепло? — бросил Голд Сиду.
— Отсутствие холода.
— А холод?
— Отсутствие тепла.
— Это бессмыслица. Что-нибудь одно неверно.
— Что именно?
— А по мне, так это вовсе не бессмыслица, — сказал Ирв. Другие согласно закивали.
— Я люблю рассуждать обо всяких вещах, — сказал отец Голда, величественно чиркнув спичкой.
Голд был неумолим.
— Почему спичка гаснет, когда на нее дунешь?
Сид сказал:
— Ты выдуваешь разогретые газы, которые поддерживают высокую температуру и заставляют спичку гореть.
— Тогда почему полено горит ярче, когда дуешь на угли?
— Потому что тепло в углях, малыш, а не в газах. Ты создаешь горячие газы, когда задуваешь туда кислород.
— Почему вода расширяется, когда замерзает, хотя все остальное сжимается, когда температура падает?
— Она не расширяется, — ухмыльнулся Сид.
— Не расширяется?
— Нет.
— Вот дубина, — презрительно бросил Голд. — Ты ведь видел кубики льда в корытце из холодильника? Воды становится больше.
— Это уже не вода, малыш. Это лед.
— Почему же льда становится больше?
— Не становится. Это корытце сужается. Металл сжимается при понижении температуры. Уж это-то ты должен знать.
— Почему же тогда воды не становится меньше, когда она замерзает? — голос Голда поднялся до крика.
— Потому что это лед.
— Почему же льда не становится меньше?
— Меньше, чем что?
— Чем раньше.
— Раньше он не был льдом, Брюс. Он был водой.
— Ты просто набит всякими глупостями. Почему человеческий желудок не переваривает сам себя?
— Он переваривает, — не сбиваясь с ритма, сказал Сид.
— Переваривает?
— Но как только он начинает переваривать, он перестает быть цельным желудком, и ему приходится остановиться, чтобы потом начать снова.
— Иди, просрись, — сказал Голд. И сразу же пригласил Сида на ланч в понедельник. — За мной должок.
— Давай лучше в среду, парень, — Сид увлекал Голда к бару, вцепившись в его руку хваткой, из которой было не вырваться. — В понедельник я встречаюсь с Джоанни.
— Учти, больше я тебе не позволю унижать меня перед твоим семейством, — нарушила, наконец, свое молчание Белл на обратном пути на Манхэттен.
— Каждый раз, когда я унижаю тебя, — отстраненно сказал Голд, — ты говоришь, что больше не позволишь. Чем я тебя унизил сегодня?