От этого человека всего можно было ожидать, а завершил он свою карьеру, обменяв безопасность Израиля на милости нефтяных компаний. Киссинджер уходит, и это огромное облегчение для народа Израиля.
В злокачественном воображении, каковое и было свойственно Голду, понятие нефть тут же вызывало фигуру Рокфеллера с его влиянием и деньгами, которые, как мухи, липли к этому обильно смазанному шнорреру[160], отчего его глаза, щеки и губы становились все более толстыми и сальными. Голда снова затрясло, едва он вспомнил об инфантильном безумии и абсурдных интеллектуальных претензиях этого шумливого балабусса[161]. Оголтелый милитаризм этого брюхатого тромбеника[162] был скорее немецким, чем еврейским, и по крайней мере один журналист как-то мимоходом заметил, что Киссинджер с его германофилией с удовольствием стал бы гармонику называть германикой. Была какая-то отвратительная жестокость в приписываемом ему замечании о рождественских ковровых бомбардировках Северного Вьетнама; эта военная акция, беспрецедентная в новейшей истории по своей безжалостности, либо одобрялась, либо осуждалась этим суетливым бандитом, в зависимости от того, кого он хотел надуть:
Мы их бомбили, чтобы дать нам возможность принять их условия.
Голд, хоть убей, не мог припомнить примера такого же ухарского и веселого презрения к жертвам массовых бомбардировок; со времен Адольфа Гитлера, Генриха Гиммлера, Йозефа Геббельса, Германна Геринга, Хьялмара Шахта и Иоахима фон Риббентропа ни один еврей и ни один христианин не позволял себе подобного.
Мысли Голда были так заняты его мемуарами Киссинджера, что на путешествие от Ральфа до дома, показалось ему, ушли считанные минуты, и он в лучах заходящего солнца того же дня, обложившись своими папками, с усердием принялся за работу. Белл принесла на подносе его обед за секунду до того, как он собирался крикнуть, чтобы она принесла ему обед. Мясо в горшочке было сочным. Кофе был горячим и крепким. Голд, жадно поглощая пищу и молчаливо торжествуя, отметил про себя, что эта клоц[163] Киссинджер, когда ему в Зальцбурге задали вопрос о клятвопреступлении, бурчал[164] и плакал горючими слезами, как какой-нибудь неббиш[165], а немного позднее в Вашингтоне, когда оказалось, что эти подозрения имеют под собой веские основания, сиял, как умный шайгец[166]. Голд ерзал от нетерпения, испытывая желание поскорее приступить к пространному и убедительному доказательству того, что предмет его исследований, Киссинджер, если выйти за узкие рамки собственно культурной антропологии и отказаться от узколобого фанатизма, является евреем не больше, чем, скажем, вершина вершин в чреде патронов Киссинджера, Нельсон Рокфеллер, неизменно приходивший на помощь своему подопечному в переломные моменты его карьеры. Первым в этом ряду стоял динамичный и эксцентричный добровольный изгнанник из Германии Фриц Крамер, который был очарован дельным письмом, адресованным ему молодым Киссинджером, служившим тогда, во время Второй мировой войны, в Луизиане всего лишь рядовым пехотинцем; согласно почерпнутым из семейных источников сведениям биографов, Марвина и Бернарда Калбов, «Генри» был «ужасно недоволен» этим званием и военной специальностью, а по его собственным словам, испытывал к себе «острую жалость». Голд надеялся, что сможет использовать это письмо в своей книге как пример одного из первых достижений Киссинджера на поприще писательства. Голд не исключал, что этот честолюбец, имевший сквернейшую из репутаций, человек, который так много врал по самым разным поводам всему миру, наплел Нельсону Рокфеллеру и другим, что он — еврей, просто ради того, чтобы произвести благоприятное впечатление.
Он врал о мире и врал о войне, он врал в Париже накануне президентских выборов, когда заявлял, что «мир уже близок», и врал снова, уже после выборов, обвиняя Северный Вьетнам в вероломстве, когда весь его шахер-махер закончился мекуле[167].
ОБВИНЕНИЯ КИССИНДЖЕРА ЛОЖНЫ, ЗАЯВЛЯЕТ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ХАНОЯ В ПАРИЖЕ
Ханой был прав, а Киссинджер — нет.
Вопрос: На какие уступки пошли Соединенные Штаты ради заключения этого соглашения?
Ответ: На какие уступки пошли Соединенные Штаты? Соединенные Штаты пошли на уступки, обозначенные в соглашении. Никаких секретных дополнений к соглашению не существует.