— Около двух тысяч.
— Так вот, плати, ублюдок вонючий.
— Хорошо.
Сейчас же, гад. Или я засажу тебя в тюрьму. Я арестую твое имущество. Я подам иск в суд. Крап, Крап, — сказал Голд, и горло у него вдруг перехватило, голос задрожал, он безуспешно пытался сдержать слезы, подступившие к его глазам, — как ты можешь быть таким бесчувственным? Ну почему ты хотя бы не навестил меня, ну чтобы хоть самому убедиться, что я жив?
— Я пытался, Брюс. Три раза я собирался навестить тебя и твердо решал, что мне ничто не сможет помешать.
— И что же случалось?
— Я забывал.
— Ты хоть представляешь себе, что это такое? — с рыданием сказал Голд. — Ты хоть представляешь себе, что это такое — лежать в больнице день за днем, никто к тебе не приходит, никто не звонит, а ты лежишь и не знаешь, доживешь ли до завтра, и всем на тебя наплевать? Это знаешь — хуже некуда. А если бы я умер?
— Мне было не наплевать, — сказал Крап.
— Ты же забыл.
— Ну, кто-нибудь мне бы напомнил.
— Никто, кроме тебя, не знал, — продолжал сыпать упреки Голд. — Меня бы похоронили в могиле для нищих. Даже я бы так не поступил.
— Мне нужно идти на пробежку. Сейчас наша очередь.
Голд сполоснул и вытер лицо, прежде чем сделать следующий звонок единственному человеку, которому, как он думал, может быть, больше всех его не хватало.
— Я только вчера звонила тебе в студию, — сказала она. — Я наговорила там на автоответчик.
— Только вчера? А где, по твоему, я был до вчерашнего дня? Ведь десять дней прошло.
— Я думала, ты занят с невестой и женой.
— Дина в школу ходит?
— И прекрасно успевает, — сказала Линда Бук. — Я за нее делаю домашние задания. Скажи мне, в какой ты больнице. У меня тут этот счет от стоматолога, я хочу его тебе переправить.
— Завтра я выписываюсь, — сказал Голд. — В первую очередь я хочу увидеть тебя.
И теперь, испытывая острую жалость к себе, всеми забытому и покинутому, он легко мог вообразить, как его выношенные планы летят ко всем чертям в хаос невоздержанности и безответственного распутства, но ему было все равно. Он хотел обнимать ее, хотел чувствовать ее тело под своим, хотел чувствовать, как его тело покрывает ее. Что сказал бы Коновер, узнай он об этом? Кто из множества людей, когда-либо читавших о нем, поверил бы, что зрелый, мыслящий человек, вроде него, поставит под угрозу брак — нет, два брака — и блестящую, только-только начинающуюся политическую карьеру ради того, чтобы сладострастно вонзиться в замужнюю женщину с четырьмя детьми, с которой, как, впрочем, и с Андреа, у него не было ни малейшего шанса на близость иную, чем в постели? Но это, казалось, не имеет никакого значения.
— Я ТАК сильно-сильно люблю тебя, дорогая, и так жалею, что не встретил тебя раньше. — Голд мог без особых опасений позволить себе роскошь столь щедрых слов и чувств, поскольку знал, что состояние, их породившее, не вечно. Однако предположить, что чувства его не выдержат испытания первым же врученным ему Линдой Бук счетом от стоматолога, он никак не мог. Он спокойно смешал две порции джина с тоником. К этому времени его возбуждение улеглось. — А почему твой муж сам не оплачивает эти счета? Я думал, он такой хороший семьянин и добытчик.
— Он ни за что не хочет платить. И уж тем более после того, как узнал, что мы вместе.
Несколько вопросов одновременно возникших в голове Голда, наталкиваясь друг друга в поисках выхода, распались на части.
— Вместе? Узнал? Как узнал? Как это — вместе? Мы что — вместе? Что это значит — узнал? Что ты имеешь в виду — вместе? Как это мы вместе?
— Как сейчас. Он все о нас знает.
— Все о нас знает? Как он узнал?
— От детей.
— От детей? А дети как узнали?
— Я им сказала.
Голд вперился в нее беспокойным взглядом. — Ты им сказала? Ты сказала своим детям? Что ты сказала детям?
— Что мы — любовники.
— Любовники?
— Ты все время повторяешь мои слова.
Отсутствие душевного равновесия помешало Голду сразу же дать остроумный ответ. — Так значит, мы — любовники? — простодушно спросил он.
— Конечно же, дорогой, — с улыбкой ответила Линда. — Я твоя любовница, а ты мой любовник. А ты думал, мы кто?
Голд не долго раздумывал над тем, давать ли ему ответ, который первым пришел ему в голову: — Факеры.
— Любовники — гораздо благозвучнее, — сказала Линда Бук с тонкостью чувствительностью поэтессы, — любовники — гораздо красивее по смыслу и по сути, ты так не считаешь?