— Тридцать пять тысяч, — сказал Голд.
— И сколько из них будут мои?
— А сколько тебе нужно? Ты что, пшеницу собираешься выращивать?
— Без всяких акров, па, — снова вступил Сид. — Это квартира в доме. Но она будет принадлежать тебе и Гусси. Ты сможешь оставаться во Флориде сколько захочешь. — Сид покрылся испариной вовсе не от солнечных лучей.
— Я и сейчас остаюсь там сколько хочу. А мои деньги вложены в доходные акции. Возьми сам и купи.
— Я бы купил, если бы жил во Флориде, — сказал Сид.
— Я там не живу, — резко ответил его отец. — Я туда езжу на отдых. — Более мягким тоном он сказал: — Ну, профессор, а ты что скажешь?
— Я бы сделал, как говорит Сид.
— Я съезжу посмотрю, — согласился Джулиус.
— Когда? — полюбопытствовала Гарриет.
— Когда поеду. Здесь пока еще тепло.
— Па, начинаются холода, — принялся уговаривать отца Сид. — Два года назад, когда ты просидел здесь до ноября, у тебя было воспаление легких.
— Бронхит.
— Это было воспаление.
— Это был грипп.
— А кончился он воспалением. Па, это все равно что вкладывать в акции. Этот кондоминиум — чистое золото. — Тут засвистел чайник. Гарриет прошла следом за Гусси в дом. — Па, только не говори Гарриет, — торопливо сказал Сид. — Я заплачу. Попробуй. Если тебе понравится, выкупишь у меня. Если цена вырастет, получишь прибыль. Если цена упадет, убытки понесу я. Ну, что скажешь?
— Это было бы справедливо, — сделал вывод старик. — Я должен обдумать твое предложение.
Голд еле сдержал улыбку при непроизвольном вздохе Сида.
— Па, — взмолился Сид, — мы должны найти для тебя место.
— И я получу деньги?
— Получишь.
— Тогда я сделаю то, что ты говоришь, Сид, — покорно и доверчиво капитулировал Джулиус. Голд даже испытал что-то вроде сочувствия к смирению старика. — Но сначала мы должны съездить посмотреть, да? Мы поедем вместе?
— Вместе, — пообещал Сид. — Когда?
— Когда скажешь. Когда последний звонок?
Сид был ошеломлен.
— Какой звонок? — спросил Голд.
— У твоей дочери, идиот. — Женщины сразу же вернулись, привлеченные этим полным презрения возгласом. — У моей любимой внучки. У Дины. Ты хоть помнишь ее? Когда она кончает школу?
— Через пять лет, — сказал ему Голд ледяным голосом. — Если ее не выгонят.
— Разве теперь, не меняют школы в тринадцать лет?
— На частные это не распространяется. А эта красотка так далеко может и не пойдет. Твоя любимая внучка звезд с неба не хватает.
— Ну, тогда, — сказал его отец, — нужно будет съездить взглянуть. Но я не обещаю, что куплю. Сид, ты назначь день. Мы поедем в любое время, когда ты скажешь, после праздников. — Вейз мир[42], затосковал Голд. Опять праздники? — И никаких нет! Мы с Гусси… мы не собираемся садиться в самолет перед еврейскими праздниками.
Голд так и взвился.
— Какие еще праздники? — вопросил он. — И вообще, когда этот твой Шмини Ацерет?
Его отец испепелил его взглядом. — Он уже прошел, идиот. Кончился неделю назад перед Симхат Тора[43].
— Тогда о каких праздниках ты говоришь? Чего ты теперь ждешь?
— Шаббос Берешит[44].
— Шаббос Берешит? — Голд был ошарашен. Даже в его собственных устах эти слова звучали невероятно.
— Конечно, ты, тощий шейгец[45], — размеренным голосом начал тираду его отец. — После Симхат Тора наступает Шаббос Берешит, осел. И вот таких приглашают работать в Вашингтон? Ты не знал Симхат Тора? Ты хотел засунуть меня в самолет перед Симхат Тора? А теперь ты хочешь, чтобы я оставил мою семью перед Шаббос Берешит? Хороших сыночков я имею. Их хаб дем бадер ин бад.
— Кажется, — сказала мачеха Голда, — я не очень хорошо понимаю местный идиш.
— Он нас обоих имел в ванной, — дословно перевел Голд, стараясь не обращать внимания на Сида, который с огромным удовольствием наблюдал за его фиаско. — Па, ты же атеист, — запротестовал Голд. — Ты даже не позволил Сиду и мне пройти бар мицва[46].
— Но я еврей, — ответил его отец и поднял вверх большой палец. — Я еврейский атеист.
— Ты не позволял маме зажигать свечи в пятницу вечером.
— Иногда позволял.
— А теперь ты вдруг знаешь все праздники. Что еще за Симхат Тора? И вообще, что значит этот твой Симхат Тора?
— Симхат Тора, — холодно ответил его отец, — это когда, наконец, кончают чтение всей Торы в храме.
— А что тогда Шаббос Берешит?
— Шаббос Берешит, — с улыбкой ответил старик, попыхивая сигарой, — это когда ее начинают читать снова.
43
44
46