- Ничего, мы ведь не будем выдвигать друг другу претензий из-за поражения, - процедил он, крепче сжимая меч. – Это не политический бой, а дружеская тренировка. Ведь так?
- Воистину так. Мы ведь такие близкие друзья, - оскалился царевич. Ореиус попытался снова возразить, но младший король рявкнул:
- Ты будешь свидетелем нашего поединка! И не смей вмешиваться.
Отдав такой приказ, Эдмунд круто развернулся и вышел на центр площадки. Пальцы его побелели от усилия, с которым он сжимал рукоять меча. Этот наглец поплатится. Поплатится за все слова и остроты, что мальчик стерпел за переговоры! Неприязнь, даже ненависть к Рабадашу затуманила взор. Король очень нуждался в образе врага, которого можно было проклинать в ночи, и сильный, коварный царевич отлично вписался в эту роль.
Юноша отбросил в сторону ножны и, чуть усмехнувшись, встал напротив. Он двигался уверенно, не испытывая нужды в том, чтобы демонстрировать свою силу. Высокий, широкоплечий, он казался гораздо старше и мощней своего противника, у которого в горле невольно возник комок. Эдмунд сжал зубы и прищурился. У него все получится! Он столько времени работал над собой и своей слабостью, что не может не получиться! Иначе где справедливость в этом мире?
И по крику Ореиуса Рабадаш кинулся вперед. Его меч просвистел прямо перед носом у Эдмунда, так близко, что он отшатнулся, даже не успев испугаться. Мальчик увидел во вражеском лезвии свое отражение, но царевич на этом не остановился. Атака клинком неожиданно перешла в нечто иное: развернув руку, он ударил короля в лицо прямо рукоятью. Губы обожгло болью, и это секундное отвлечение окончательно сгубило Эдмунда. Стремительная подсечка, и он рухнул на песок в полный рост вместе со своей гордостью и упрямством.
Больше боли причинило не неловкое падение. Не разбитые в кровь губы и не вид алых капель, пятнающих светлый песок. Больнее всего по гордости ударило поражение. Осознание того, что он слишком понадеялся на свои силы, что он знал, к чему приведет эта запальчивость, но все равно пошел! Эдмунд хрипло вздохнул, чувствуя, как по подбородку течет липкая кровь. Ее запах дурманил голову, которая вмиг очистилась от ярости. Возможно, потому что он уже проиграл и не было смысла бороться? Это было ожидаемо, предсказуемо… Мальчику казалось, что вместе с ним Рабадашу проиграла Нарния. Так же быстро и мгновенно закончится и война с Тархистаном, который не предоставит ни одного шанса на победу…
- Как ты там говорил? Вы победили Белую Колдунью? Видимо, она была не так уж и сильна, – сказал насмешливо царевич, наклонившись к поверженному противнику. Голос его был пропитан издевкой и торжеством. – Нарния преподнесет сюрприз? Вижу, он заключается в том, что вы с твоим братом еще слабее и ничтожнее, чем мы могли предположить.
Вдоволь поглумившись, царевич выпрямился и хотел было уже уйти, как услышал за спиной хриплое:
- Еще раз.
- Что? – Рабадаш оглянулся, улыбнувшись. Эдмунд встал на ноги и утирал кровь с лица. Мальчик сплюнул алый сгусток в песок и повторил, сверля его взглядом:
- Я требую второго раза.
- Первого было вполне достаточно, Эдмунд. Довольно с тебя и Нарнии унижений, - протянул царевич. Ореиус шагнул было к ним, но его ученик взмахнул коротко рукой. Кентавру пришлось остаться на месте. Эдмунд же чуть усмехнулся и покачал головой.
- Ты забываешь, кто есть кто, Рабадаш. Ты всего лишь гость в этом дворце, а я его хозяин. Я король Нарнии, Эдмунд Справедливый, и только я определяю, кто в Кэр-Паравале, с кем, сколько раз и где будет драться! Понял?
- Раз Ваше Величество желает снова поваляться в пыли… - оскалился царевич, прокручивая в ладони меч. Теперь и ему пришел черед вспылить, поддавшись на провокацию. Не было ничего, что взбесило бы его сильнее столь явной демонстрации превосходства. - Я не стану препятствовать, а даже помогу.
Эдмунд прищурился. Губа неприятно ныла и саднила, но эта боль почему-то не пьянила, не сводила с ума. Мысли, в отличие от первой схватки, были чисты и ясны. Рабадаш сказал то, что окончательно привело мальчика в чувство. Нарния и они слабы. Питер слаб. И его долг – отстоять честь своей страны и Верховного короля. Казалось, Нарния и брат стоят за его спиной, следят за мечом, поднятым в оборонительную позицию. Он должен их защитить. И сделает это.
По сигналу Ореиуса, долго медлившего, Рабадаш вновь кинулся в атаку. Выведенный из себя насмешкой противника, он взмахнул мечом, летя вперед… И глаза его изумленно расширились, когда клинки встретились в воздухе. Зазвенела сталь, от скрещенных мечей полетели искры. Эдмунд глухо зарычал, отводя вражеское оружие в сторону, и, сделав это, круто развернулся. Царевич, одержав легкую победу в первый раз, замешкался, отчего получил мощный удар локтем прямо в лицо и отшатнулся назад. Король сверкнул глазами, чуть приседая для новой атаки. Хладнокровие, а не жаркая злость, как в первый раз, вело его вперед. Страх перед оружием и болью отступил, стоило разговору зайти не о его жизни, а о чести страны и Питера. Он защитит их любой ценой, преодолеет все и вся, но сделает это!
С шипением Эдмунд прыгнул вперед и выбил меч из руки ошеломленного Рабадаша. У того из разбитого носа текла кровь, оттого он и не успел отреагировать. Однако понимание того, что его разоружили, отрезвило его, повергло в бешенство. С ревом царевич присел и подсек королю ноги. Мальчик не успел подпрыгнуть и второй раз грохнулся в песок. Рабадаш навалился сверху, сжав запястье до хруста костей, и меч выпал из разжавшихся пальцев. Эдмунд зарычал, когда его сгребли за одежду и основательно приложили о землю, да так, что перед глазами засверкали искры, а затылок взорвался болью. Тархистанец был гораздо тяжелее и надежно прижал противника своим весом. Кровь, стекающая с его подбородка, пятнала одежду короля, который, не желая сдаваться, вывернулся и от души врезал сопернику в глаз. Поединок на мечах перешел в банальную драку. Рабадаш, взревев, готовясь нанести удар, который вырубит худого мальчишку…
Но Ореиус с легкостью оторвал его от земли. Могучий кентавр без какого-либо напряжения отшвырнул царевича в сторону и встал между двумя разъяренными ребятами. Эдмунд вскочил на ноги, не замечая холодка в разбитой губе. Его сразу же повело в сторону: затылок раскалывался от боли. Рабадаш сверкал подбитым глазом и разбитым носом. Они вновь бы сцепились, не преграждай им путь генерал, с которым неловко было спорить.
- Достаточно, - громогласно объявил Ореиус. – Хватит с вас обоих этого… Дружеского поединка.
Коротко рыкнув, Рабадаш отстранился и, одарив короля полным ненависти взглядом, направился прочь. Когда Эдмунд, утирая кровь, окликнул его и посоветовал забрать меч, царевич едва не бросился в новую драку, но все-таки сдержался. Кажется, в коридоре, куда он ушел, мелькнул и лорд Доган, но мальчик не был в том уверен. Все же удар, которым его наградили, был так силен, что перед глазами по-прежнему все сияло и искрилось.
- Как Вы, Ваше Величество? – спросил кентавр. Эдмунд усмехнулся, сплевывая кровь на песок. Несмотря на синяки и ссадины, чувствовал он себя просто прекрасно. Подонок поплатился за свои слова и на своей шкуре испытал, что Нарния и впрямь преподносит удивительные сюрпризы. Король испытывал невероятную легкость в душе. Он выстоял, победил свой страх, защищая родных, и оттого был готов воспарить к небесам!.. Кажется, голова до сих пор не забыла встречу с землей.
Ореиус со смешанными чувствами наблюдал за учеником. Конечно, его методы достижения политических целей оставляли желать лучшего. Драться с принцем враждебной страны – не самое мудрое решение, однако способность Эдмунда вставать после поражения, собираться с духом и наносить удар еще более сильный приятно удивили генерала. Он не ожидал, что после первого падения мальчик поднимется и, более того, будет действовать столь хладнокровно и расчетливо. Его стремление отстоять честь Нарнии во что бы то ни стало делало его не просто воином, подающим надежды. Таким и должен был быть король Нарнии, пусть и младший.
***
Люси со всех ног бежала в покои Эдмунда. Ей только что сообщили, что решение относительно Тархистана было вынесено, а все родные собрались на семейный совет в комнате младшего короля. Девочка едва не наступала на подол платья, так спешила, но все равно влетела внутрь последней. Дыхание ее было частым и неглубоким, и оттого королева даже не вскрикнула, когда Питер схватил ее у самых дверей.