— Ну и хорошо, — улыбнулся равви. — Давай сходим вместе и отнесем все это. Пора тебе поговорить с кем-нибудь, кроме мясника и бакалейщика.
— Вы думаете, я готова?
— Да.
Она взволновалась так, что ей трудно было устоять на месте.
— Какой он, ваш племянник? Что я ему скажу? А что он обо мне подумает?
Равви рассмеялся и поднял руку, чтобы остановить этот поток вопросов:
— Во-первых, Майкл — очень славный мальчик. Вернее, славный человек, потому что ему уже почти тридцать. Я уважаю его и восхищаюсь той работой, что он делает, хотя мы на многое смотрим по-разному. Жаль только, что… — Он замолчал, но сразу же вспомнил, что она все равно что-то поймет и почувствует, поэтому лучше объяснить, а не оставлять ее в замешательстве. — Когда-то мы с Майклом были очень близки друг с другом. Моя сестра умерла, когда он был еще маленьким, и мы с женой вырастили его. Много лет он был нам как сын. А потом… потом мы наговорили друг другу много горьких слов. К сожалению, это обычное непонимание между молодыми и старыми. И мы так до конца и не помирились. Теперь мы видимся гораздо реже.
Женщина понимала, что на самом деле все гораздо сложнее: не то что равви специально умолчал о чем-то, но просто она не в силах понять многое из случившегося между ним и племянником. Уже не впервые она почувствовала, какая глубокая пропасть разделяет их: его, прожившего больше семи десятков лет, и ее, чей опыт в жизни ограничивается одним месяцем.
— А насчет того, что вы скажете друг другу, ты не волнуйся, — продолжал равви. — Вам ведь не обязательно вести долгую беседу. Просто объяснишь ему, что за продукты мы принесли. Он тебя, конечно, спросит, откуда ты и как давно приехала в Нью-Йорк. Наверное, нам стоит немного порепетировать твои ответы. Скажешь ему, что недавно овдовела, что жила в городке недалеко от Данцига и что я — твой социальный помощник. Это ведь примерно соответствует истине.
Улыбка его была грустной, и она догадалась, что он сам не совсем верит в то, что говорит.
— Мне очень жаль, что ради меня вам придется лгать своему племяннику. Я этого не хочу.
Равви помолчал немного.
— Я только начинаю понимать, дорогая, что ради тебя мне придется… я долженбуду делать очень многое. Но это мое решение. И ты должна простить мне небольшое сожаление, которое я почувствую, когда ради большой правды мне придется пойти на маленькую ложь. Ты и сама должна этому научиться. — Он еще помолчал, а потом продолжил: — Я еще не знаю, сможешь ли ты жить нормальной жизнью среди других людей. Но ты должна понять, что для этого тебе придется лгать всем, кого ты знаешь. Ты никому и никогда не должна рассказывать, кто ты на самом деле. Это большая тяжесть и ответственность, и я никому бы такого не пожелал.
Теперь замолчали они оба.
— Я о чем-то таком уже думала, — сказала наконец женщина, — только не до конца. Наверное, мне просто не хотелось верить в это.
Глаза у равви были влажными, но голос звучал ровно:
— Возможно, со временем эта ложь будет даваться тебе легче. И я стану помогать тебе, как смогу. — Он отвернулся и смахнул с глаз слезы и повернулся к ней уже с улыбкой. — А сейчас давай подумаем о чем-то более приятном. Я ведь должен буду представить тебя племяннику и назвать твое имя.
— У меня нет имени, — нахмурилась она.
— Вот и я о том же. Давно надо было назвать тебя как-то. Хочешь сама выбрать себе имя?
Женщина немного подумала, а потом твердо сказала:
— Нет.
Равви не ожидал такого ответа.
— Но тебе ведь нужно имя.
— Знаю, — улыбнулась она, — но я хочу, чтобы его выбрали вы.
Ему хотелось возразить. Он надеялся, что, если она сама выберет имя, это станет первым шагом к независимости. Но потом ему в голову пришла другая мысль: ведь Голем во многих отношениях еще дитя, а дети не выбирают себе имена сами. Эта честь достается их родителям, и она поняла это быстрее и лучше, чем он.
— Хорошо, — согласился равви. — Мне всегда нравилось имя Хава. Так звали мою бабушку, а я ее очень любил.
— Хава, — медленно повторила женщина.
Звук «х» был легким и воздушным, «ава» напоминало вздох. Она несколько раз негромко повторила слово, будто пробуя его на вкус. Равви с любопытством наблюдал за ней.
— Тебе нравится? — спросил он.
— Да, — ответила она.
Ей правда нравилось.
— Тогда оно твое. — Он поднял над ее головой руки и закрыл глаза. — Господи, Боже наш, Оплот жизни и Защита нас из поколения в поколение, помоги дочери своей Хаве. Пусть жизнь ее протекает в мире и благоденствии. Пусть и она будет помощницей и отрадой для своих близких. Дай ей силы и мужества идти своей дорогой, которую Ты проложил для нее. Да будет такова благословенная воля Твоя.