- Не волнуйся, - заверила она его. - У меня будет повод покататься на велосипеде.
- Ладно, пока! И не выключай сигнализацию. Люблю тебя!
А потом он уехал.
Я тоже тебя люблю, - подумала она, и её сила воли уже начала распадаться.
Когда “Chevrolet Tahoe” скрылся из виду, она вернулась в свой тошнотворный транс. Она достала ключ, затем вышла и открыла двери подвала. Но что-то заставило её съёжиться; она не могла спуститься по ступенькам достаточно быстро.
Она поводила фонариком из стороны в сторону, начиная лихорадочно искать то, что должно было остаться. Там, в промежутке между двумя бочками, поблёскивал пластиковый пакет. Она схватила его, уставилась и громко закричала:
- Лживые ублюдки!
В мешке было всего три куска крэка, а не двадцать обещанных. Она действительно плакала, когда зажигала первый кусок. Из-за себя, или из-за того, что знала, что эти три жалких кусочка не протянут и часа? Она вздрогнула, когда вдохнула, дым сначала соблазнил её чудесными обещаниями, но затем оставил её в небольшом разочаровании. Он никогда не был достаточно хорош, никогда не был похож на самый первый кайф, но он всё равно заставлял её делать это. Порочная эйфория казалась языком, облизывающим её мозг.
Боже, это так хорошо, но так ужасно…
Второй кусок закончился так же быстро, как и первый, оставив её сидеть на грязном полу, зависая в течение двадцати минут.
Оставь последний кусок, сделай это! - закричала она про себя.
Она сунула пакет и трубку в карман, ругая себя. Она уже собиралась уйти, когда в её сверкающем сознании всплыла мысль.
Эти люди. Что они сделали? Что им здесь было нужно? - oна огляделась с фонариком. - Они забрали ещё бочки? - но быстрый подсчёт показал, что осталось шесть.
Но… что-то изменилось, не так ли?
Их передвинули.
Она сразу в этом убедилась. Бочки перенесли через сырой подвал.
Зачем? - спросила она себя. - С какой стати?
Потайная дверь оставалась закрытой и незаметной.
Они не должны были узнать о ней.
Она присмотрелась в лучах света фонарика и легко заметила следы. Вот оно! Она ногой ковырнула грязь в том месте. Но зачем двигать бочки?
Почти, как если бы… они искали что-то под ними…
Она сидела наверху и плакала целый час, потом ещё два часа беспокойно спала. Во сне и вне его она молилась, но молитвы казались слабыми, неискренними.
Боже, прости меня в моём позоре. Мои грехи ужасны, но я знаю, что твоя милость бесконечна. Умоляю, сними с меня это бремя.
Но даже когда слова молитвы стихли, её мысли были только о том последнем кусочке крэка.
В конце концов она заставила себя принять душ, затем надела сарафан, под которым ничего не было; она не хотела чувствовать себя стеснённой.
Но…Что я делаю? - жажда последнего кусочка впилась в неё, как медвежий капкан. - Я уже была в этом аду, и я не могу сделать это снова.
Во второй раз она представила, как убивает себя; потом подумала:
Если я не соскочу, я сделаю это, я сделаю.
Но как? В доме не было пистолета, и она не могла представить, как перережет себе горло, зная, что у неё не хватит смелости.
Подвал. Там была верёвка.
Вот как я это сделаю… ЕСЛИ я не смогу соскочить с этого дерьма.
Но в сумке всё ещё оставался последний кусочек.
Это будет последний кусок, который я когда-либо курю, так или иначе.
Она решила пойти в поле, покурить там, а потом забросить трубку глубоко в траву.
Она была уже за дверью. Крадучись пересекла двор, потом дорогу. Широкая тропинка в поле, казалось, втягивала её в себя так же, как она вскоре втягивала дым через трубу. Она шла быстро, стараясь не думать.
Последний кусочек, последний кусочек, последний кусочек.
Она прошла четверть мили по полю, не осознавая этого. Пальцами одной руки она потёрла крестик, пальцами другой - сумку.
Убедись, что здесь нет рабочих, - наконец сказала ей паранойя.
Теперь она шла с открытыми глазами и свернула на более узкую тропинку, ведущую на восток. Через несколько минут она остановилась. Её человечность улетучилась; она открыла мешочек, набила трубку. Она смотрела на неe, ненавидя себя.
- Нет! - она вдруг закричала.
Она подумала о своих насильниках и о том, что они с ней сделали. Она подумала о прошлом и о том, что она сделала с собой, а потом увидела себя гуляющей ночью по тротуарам в надежде поймать очередную рыбку. Она вспомнила злобные лица, когда садилась в чужие машины, вспомнила отвратительные запахи и тошнотворный вкус, а потом, наконец, увидела себя висящей в петле.