Видимо успокоившись и поняв, что никакие демоны из преисподней и прочие хитрые силы тьмы здесь не задействованы, он успокоился, громко выдохнув – кипящий чайник и то спокойнее сипит.
По вагону, ругаясь и крича, снова тащили поломанного голема. Он потрескался, как упавший с полки глиняный кувшин, да к тому же оставался еще и без руки. Мужчина напротив снова забеспокоился, охнул и вжался в кресло, пока голем молча лежал на руках рассерженных рабочих.
– Вот это да, поездка только началась, а уже с тремя мертвыми големами, – подумала Прасфора, тоже по ментальной инерции вжавшись в кресло. – Остаток дня обещает быть веселым.
Последние несколько вагонов поезда всегда были грузовыми, и два из них обычно выделяли именно для големов. Их неработающие глинянные тела скидывали туда и везли в горный Хмельхольм, чтобы там оставить в темных, мрачных помещениях, на складах, которые в умах людей отзывались легким эхом обычного кладбища. О месте, где навсегда оставались неисправные големы, даже сочиняли детские страшилки, потому что такие истории обычно сами – как клопы в старом матраце – возникают вокруг любого подходящего места. Но даже самые рационально мыслящие взрослые, не имеющие ни капли воображения, побаивались этого кладбища големов.
Глиняные гиганты возвращались туда же, где были сделаны – а это придавало процессу еще больше пикантности необъяснимого страха.
Так вот, любой отбывающий поезд вез хотя бы одного-двух големов, и все бы ничего, но их никогда до этого не таскали через пассажирский салон. Какой смысл, если проще загружать прямо с железнодорожной платформы?
Раздался громкий гудок, отдающий такой странной хрипотцой, будто бы поезд решил откашляться перед тем, как отправиться в путь.
Маленькие бежевые домишки с красными черепичными крышами медленно поплыли за окошками – поезд тронулся, запыхтев. В другом пласте бытия тонкие нити магических потоков, с той стороны видимые, стали стекаться в машинное отделение, разбиваясь там и приводя махину в движение.
Поезд набирал скорость, покидая город и устремляясь в другую его часть.
Соседка и сосед спали, задремав. Прасфора решила воспользоваться случаем и достала тетрадку Альвио в кожаном переплете. Девушка отстегнула защелку и открыла на случайной странице, где – о чудо! – текста было больше, чем изображений, но несколько картинок драконолог все же на страницу влепил, не удержавшись – они прилегали к тексту вплотную.
– Драконы постоянно спят, – прочитала Прасфора. – Лежат как можно глубже под землей и спят на горах сокровищ, или просто рядом с месторождением металлов (на их месте я бы тоже так постоянно делал). Их грузные туши вздымаются от тяжелого дыхания, пока чешуя принимает цвет и свойства металла, находящегося рядом. Но молодые драконы – все равно, что сороки, и за год-два до того, как они спускаются дремать, могут натаскать всего, что блестит. Но все равно, все драконы всегда дремлют…
Дальше она увидела рисунок кладки и шипастых яиц с подписью: «Яйца их – прочнее стали, почти всегда цвета и свойств того же металла, что и дракон внутри»
Попадамс перевернула страницу. В центре был нарисовал большой глаз с круглым широким зрачком, под ним – весьма однозначная подпись «ГЛАЗ ДРАКОНА».
– Зрение драконов –
На следующий странице начинался новый блок.
– Драконы не разговаривают, – прочла Прасфора, слегка удивившись. Ей всегда казалось, что они могут говорить, да и Альвио сам как-то раз рассказывал. – Если им нужно сказать что-то, они просто… не знаю, как это работает, и как правильно описать, но они просто… заставят тебя самого подумать о том, что они хотят донести. Это как… поговорить не ртом, а мозгами. И голос их… разносится оркестром из всех возможных звуков, лучше описания и не подобрать.
Поезд набирал скорость, слегка потрясываясь. Прасфора Попадамс перелистнула еще несколько страниц. Взгляд ее остановился на фразе рядом с изображением головы грифона – ну вот, подумала девушка, мы и дошли до мифологической части.
– Раньше рядом с драконами жили и неугомонные грифоны, которые так и рвались из подземных пещер наверх, вили гнезда на склонах. Воздух был их стихией! А потом… я не знаю, что с ними случилось, но они стали просто красивой сказкой, легендой, барельефами на стенах. И ведь еще мой дед, или прадед, видел их, знал о них, делал зарисовку. Никто не знает, куда они делись – даже тот, кто живет в горном Хмельхольме…