А потом… успокоилась.
– Этого хватит совсем ненадолго, – Барбарио ладонью вытер пот со лба. – Но если кто-нибудь сбегает в мою лабораторию…
– Слышали?! – заорал мэр успокоившимся рабочим вокруг. – Делайте и принесите, что ему нужно, быстро!
Инкубус дал указания и вернулся к Кэйзеру:
– А теперь, нестабильность меня побери, еще раз, объясни, как так вышло, что дракониха, которую мы связали как можно крепче, вырвалась и смогла снова спокойно мыслить?! Аргумент о неэффективности моих дурманов я не приму.
Мэр просто повел его за собой. Они остановились у раненого молодого человека – тоже в мундире – сидевшего, прислонившись к холодным камням.
– Это она его так?
– Это я его так, – резанул Кэйзер. – У него хватило ума услышать ее голос и пожалеть, ослабив цепи. Какой пример… непреступного идиотизма.
Раненый поднял глаза на мэра, пытаясь что-то сказать – губы открывались, сил выговорить не было. Мэр Хмельхольма устало вздохнул, схватил молодого человека механической рукой и со всей силы ударил о камни – тот упал замертво.
– Я не дам каким-то идиотам портить все перед самым концом, – Кэйзер повернулся к алхимику. – А теперь представь, что все те, кто вылупился из яиц… помнил бы все то, что происходило здесь. Сохрани ли бы злобу и ненависть – представь, какая это была бы проблема. Все бы кончилось… как тогда.
– Да, как тогда… – задумался Барбарио. – Но тогда нас было трое. Он нам нужен, Кэйзер.
Мэр просто нахмурил седеющие брови. Прикрикнув на копошащихся рабочих, чтобы те быстрее закрепляли новые цепи – дракониха успокоилась, будто задремав, – Кэйзер развернулся и пошел к тоннелю, что вел в сторону платформ-лифтов.
– Ты куда? – перепугался алхимик. – Я не собирался тут оставаться один…
– Подышать воздухом, – только и ответил мэр Хмельхольма, вытирая кровь с пореза на лице.
Прасфора проснулась.
Сперва услышала жуткий храп. Соседка и сосед сотрясали воздух так, что стекла дрожали.
Она хотела разбудить их и попросить как-нибудь быть потише, но не стала – боялась, что станет виновницей их плохого настроения, головной боли и чего-нибудь еще вдогонку. И вообще, Попадамс часто казалось, что люди обижаются именно из-за нее, это исключительно ее оплошность – вдруг она сказала что-то не то. Не обязательно сейчас, может – до этого, просто не заметила, а вот человек запомнил… Поэтому Прасфора старалась лишний раз помалкивать, когда ей казалось, что сказанное вслух может обидеть. В мозг словно вмонтировали блокировочный механизм, препятствующий лишнему. Хотя, по сути дела, любой комплекс и есть такой механизм, а когда их становится ну чересчур много, не знаешь, куда деться: ни вправо, ни влево, никуда не получается, везде – высоковольтный барьер.
Мысли резко метнулись в настоящее просто потому, что у девушки заслезились глаза. Прасфора слегка опешила – она вроде и не собиралась плакать… Попадамс закашляла, в нос ударил невыносимый запах гари, вместе с ним – ниоткуда взявшееся тепло.
Вагон горел.
Огоньки из маленьких ящерок становились огромными пламенными варанами, постепенно охватывали бархат кресел. Тревогу никто не бил – неудивительно, из трех человек в этом вагоне двое спали крепчайшим сном.
– Вот тебе и мертвые големы, – закопошилась девушка, закрывая внутренней стороной локтя рот и нос.
Прасфора кое-как схватила обе сумки. Хотела растолкать соседей, но поняла, что не успеет. Пока те придут в себя, пока…
Огонь подступал совсем близко.
Чернота за окном на мгновение стала белоснежной – и погасла вновь. Грома не было.
Чувствуя себя зажатой меж двух катастроф и очень ругаясь про себя, Прасфора срочно начала принимать решение. Рациональная часть заодно с комплексами-предустановками, конечно, подсказывала единственное правильное – хватать лекарство для дяди вместе с едой и бежать. Но чувства куда глубже, вместе с иными комплексами-предустановками (они находились на любое решение), кричали что есть мочи – сначала вытащить соседей.
Прасфора зажмурилась. Приводить в чувство детей-садистов куда проще, хоть и после этого металлические механизмы в голове не затихают.
Девушка кинула сумки. Становилось жарче, дышать – тяжелее. Прасфора подхватила под руки соседку, благо та оказалось легкой, кожа да кости, и потащила ее в соседний вагон. Женщина причмокнула – все же проснулась по дороге.