Но пространство, на секунду словно застывшее от переизбытка эмоций, лопнуло – проткнули его иголки-голоса.
Прасфора догадалась, что лучше бы ей спрятаться и, закопошившись, нашла себе место за грудой големов, притаившись там.
Голоса и шаги становились громче…
– И ты вернулся, – расслышала девушка глубокий бас. – После того, как решил оставить все это гореть синим пламенем?
– Я столько лет проработал с големами, но это… эта идея не лезла ни в какие ворота. Да и то, что мы устроили тогда, – говорил совершенно точно Хюгге, но без задора, меланхолично.
– А теперь ты наконец-то передумал? – Прасфора никак не могла понять, кому принадлежит второй голос. Тот вдруг произнес, отвлекаясь от темы: – Они опять забыли погасить свет…
Девушка прижалась к холодной стенке еще сильнее.
– Нет, – признался Попадамс, – мне просто стало интересно. И я пришел посмотреть…
– Когда все уже почти готово? Приди ты хотя бы на день раньше, можно было бы обойтись без лишних жертв, пусть они того и заслужили. Ты всегда мыслил правильно – смотреть надо на результат, а не на процесс.
Голоса стали совсем громкими – и тогда Прасфора увидела.
Кэйзер пошевелил механическими пальцами, будто растирая нечто в руке. Холодный, как скала – собственно, как обычно, – он даже и не смотрел на Хюгге.
– А я ведь предлагал тебе вещи, от которых не отказываются. Нужно было просто принять мою идею, и все тут.
– Я принял ее, Кэйзер – и жалею до сих пор. Они мне снятся… – обычно лучезарное лицо Попадамса поблекло, словно из солнечного диска вытянули всю краску, превратив из бессовестно-желтого в понуро-серый.
– Да, это было ошибкой, и ты прекрасно знаешь, что я умею их признавать. Но любая ошибка – это опыт, а любой опыт – шаг вперед, чуть ближе к задуманному. И сейчас я стою так близко именно благодаря той ошибке.
Они промолчали, продолжая шагать – мэр внимательно всматривался в поломанных големов. Пройдя часть кладбища и вновь оказавшись вне поле видимости Прасфоры, но вполне в поле слышимости, они наконец остановились около одного голема – такого же поломанного, да вот только…
Трещины были залатаны металлическими пластинами, а на месте отломанной руки находился бронзовый механический протез, такой же, как у Кэйзера – сам по себе протез казался куда мощнее всего остального голема.
Хюгге смотрел испуганно, но восхищенно.
– Твой дедушка… – нарушил тишину Попадамс.
– Не говори мне про него, – нахмурился мэр, сжимая механическую руку. – Вы все всегда говорите про него, про великого Анимуса! Он словно бы заслоняет меня, понимаешь? Падает такой густой тенью прошлого, что все забывают – я это я, а не внук Анимуса.
Кэйзер смолк.
– Все это, – продолжил он, обведя руками зал, – я делаю из-за него, ни больше, ни меньше.
– Но зачем?
– Потому что это единственный способ показать, что я – не его отражение и чего-то тоже стою сам по себе.
– Все это прекрасно знают, – пожал плечами Хюгге.
– Но никто не хочет принимать, – мэр потер сморщенный лоб. – Словно бы не замечает специально. Знаешь, я думал, что, когда стану мэром, центр тяжести – внимания – наконец-то переключится на меня. Я думал, что эта та пружина, которая просто даст людям увидеть, что я могу не меньше деда Анимуса. Но оказалось… это лишь прибавило мне инструментария.
Кэйзер говорил странно, обрывая фразы так, словно бы резко начинал сомневаться в сказанном и решал не заканчивать мысль, чтобы она не вернулась опасным, заостренным бумерангом и не порушила башню из деревянных палочек, карточный домик, который он строил, промазывая швы прочным цементом – только тот пока еще не успел застыть, так что не стоило провоцировать события.
– Впрочем, мое предложение все еще в силе, Хюгге, – мэр вдруг посмотрел прямо в глаза Попадамса. – И сейчас оно куда ближе и реальнее, чем тогда.
Хюгге знал, что Кэйзер обязательно заговорит об этом, и не сомневался, что ответит «нет» – другого варианта быть не могло, без всяких «потому что» – просто не могло.
Но сейчас, когда вопрос все же прозвучал, Попадамс замялся:
– Посмотрим, – чуть ли не прошептал он.
– Побереги мундир, – хмыкнул Кэйзер. – Он еще пригодится.
Когда Хюгге начинал нервничать, или же если ему просто становилось некомфортно, он всегда доставал карманные часы и смотрел на время – вот и сейчас провернул ту же незамысловатую операцию.