Вот и сейчас очередной корабль отплывал из порта, рассекая голубую ночную мглу. А грузчики, свесив ноги с причала, курили. Но тут один из них, возившийся с бумагами, рассмеялся так громко, что разбудил и распугал всех ближайших чаек.
Маленький коренастый грузчик чуть не проглотил свою самокрутку.
– Тебе что, луна напекла? – откашлялся он. – Ночь на дворе, а орешь, как… как стая чаек!
Он искал самые простые и понятные любому дураку сравнения – то, чего вокруг было в достатке, не подводило.
Чайки поблизости, видимо, согласились и тоже заорали.
– Бумаги, – еле-выдавил через смех грузчик. – Посмотрите в бумаги!
Буквально умирая от хохота, он вытянул стопку бумаг. Тот, кто чуть не подавился самокруткой, с хмурым видом взял листы, разложив на причале – остальные грузчики, человек пять, собрались вокруг.
Сами по себе документы были ни капли не смешными и до одури скучными: опять заказ на карамель, правда невероятно огромный. Но, когда глаза мужчин дошли до самого конца сплошного текста, они увидели там фамилию заказчика – она оказалось одновременно отвратительной и уморительной.
«Испражненц»
Перечитав ее несколько раз, мужчины улыбнулись.
А потом ночь закашляла хриплым смехом грузчиков. Чайки, догадавшись, что проиграли эту битву голосов на истошных частотах, сдались и махнули далеко в море, рассекая воздух белой бритвой.
Глава 4. Лучше гор только… грифоны
Немая темнота тлела, сознание рвалось наружу с многократной силой, надавливаясь на тонкую пленку, грань между «быть» и «не быть» – но рвалось, прикладывая все возможные силы, сжимаясь в потоке фантомных спазмов, потому что знало: не сдаваться, не сдаваться…
Прасфора очнулась – вокруг была только боль.
Точнее, оставался шанс, что было там что-то еще, просто невидимое, а потому боль, по праву молодого монарха, занимала даже сетчатку глаз – она мерцала убийственно-красным, постепенно теряя цвет и мутнея.
Сознание вернуло контроль над телом, подсказав девушке: болит не все вокруг, и даже не тело целиком – только бедро, рука и ребро, всего-то. Старый шрам на щеке тоже щипал. При твоих размерах, тут же добавило сознание, считай, словно на перину упала. Вот это уже заверещали комплексы, вечные ранние пташки. Прасфора еще не успела вспомнить, что произошло – а они уже тут как тут.
Гудящая сотней назойливых комаров голова успокаивалась, Попадамс ощупывала пространство – поскольку с ней самой, по ощущениям, все было в порядке, хотя бы без крови и торчащих в разные стороны конечностей, Прасфора решила понять, где оказалось. Руки нащупывали только холодные острые камни.
Вернулись другие чувства. Тут правда оказалось безумно холодно, даже свитер не помогал, словно бы кто-то открыл форточку и не захлопывал несколько столетий, пока дикие ветра хрипло, но задорно свистели.
Видно все еще ничего не было – и тогда, когда мозг, по всей вероятности, включился на полную катушку, Прасфоре стало по-настоящему страшно. Почти так же страшно, как на кухне.
Она не презирала темноту, особенно такую густую и концентрированную – отец часто смеялся, что в детстве Прасфора спокойно относилась к мрачным погребам и комнатам, но когда подросла… девушка словно переосмыслила темноту, смогла разглядеть ее получше и понять – как мыслитель, после годов созерцаний в позе лотоса наконец-то разглядевший прозрение. Прасфора вовсе не боялась монстров, живущих во мраке, или любых других тварей – хотя, здесь как посмотреть…
Став взрослой, Попадамс разглядела в темноте себя – каждого человека, если быть откровенном.
В том-то и проблема, давно решила Прасфора – в каждом из нас живут тени: большие, маленькие, может вообще только их побледневшие огрызки, неважно. Оказываясь в полной темноте, кажется, что вокруг наша собственная тьма, тайком от нас выбравшаяся наружу; потому и страшно, ведь думала, что это нечто из вене, обманывала себя, уверяя, что оно чужое – а оно, это темное сосредоточение, вылезло прямиком из тебя, кипя мраком, поглощая изнутри…
Зло внутри нас, не из вне – и сейчас оно было повсюду.
Вариантов развития событий, несмотря на все споры метафизиков, было два: оставаться сидеть не месте, отдав в себя в чумазые руки судьбы, или идти в темноту – направление неважно, главное просто идти.