Среди тех, кто стоял у дома Каиафы, был и Иуда. Ему заплатили за работу, но он хотел знать, что стало с его Господином и Учителем. Он ждал, а когда Иисус появился, Иуде стало плохо от того, что он увидел. Он был потрясен, и искреннее раскаяние охватило его. Он не верил, что Иисус был Мессией, но он знал по своему опыту, что во всем мире не было человека добрее Иисуса.
Конвой проследовал мимо. Иуде было больно видеть, как стражники толкали и пинали Иисуса, когда Он спотыкался. Его сожаление перешло в ужас, и он непрерывно твердил себе, что не хотел этого. Возможно, Иисус заслуживал наказания, возможно, его могли сослать в Галилею или еще дальше. Но только не это.
Иуда обезумел от горя. Но ему было необходимо знать, что будет дальше, и он, накинув на лицо капюшон и держась в отдалении от своего близкого Друга, поспешил за небольшим отрядом.
РИМЛЯНЕ
(из истории)
В те времена Римской империи было более семисот лет, но она продолжала расширять свои границы, хотя и без того ее владения охватывали огромную часть мира, того мира, который пришел спасти Иисус. Империя включала земли, прилегающие к Средиземному морю, где жили многие народы различных цветов кожи. Флаги империи развивались вдоль Рейна, Дуная, в Северной Африке, Португалии, Сирии, Бельгии, Египте и на обжитых землях между этими странами.
Императору Тиберию Цезарю было семьдесят лет. Это был тощий, прыщавый и брюзгливый старик. В юности наибольшую радость ему приносила учеба, а самые больше неприятности он испытал от своей матери, Ливии. Она донимала Тиберия на всем протяжении его восхождения по ступеням политической лестницы. Зато, когда он достиг ее вершины, Ливия не удостоилась даже его взгляда.
Он был сильной личностью, был предан империи, но у него были и недостатки: часто он совершал административные промахи и совершенно не проявлял никаких эмоций, за что римские сенаторы прозвали его "маской". Будучи молодым офицером, он научился подавлять свои чувства, а с годами для него стало невозможным проявление радости или горя. Тиберий находил утешение в астрологии и был равнодушен к религии.
Однажды он влюбился. Женщину звали Вискания, и она стала его женой. Наедине с ней Тиберий был оживлен и весел, проявлял всю глубину своих чувств, словно ребенок, показывающий приятелю сокровенные игрушки. Но мать и Цезарь Август плели против него интриги и добились развода. Однако следующий брак с Юлией не был удачным.
Правление Тиберия считалось конституционным. При скрупулезном изучении оно не было таковым, но в его начальный период Тиберий отправлял в Сенат даже самые незначительные дела. Он сделал правилом участвовать в заседаниях Сената, выступать в качестве его члена, хотя нередко и оказывался в меньшинстве. Острословы высмеивали императора и его семейство, и когда Цезарю говорили это, он отвечал, что в империи торжествует свобода слова и мысли.
Тацит был в оппозиции, но и он признавал, что назначения на должности, направляемые императором в Сенат на утверждение, "были глубоко взвешены". Тиберий стремился сохранить Рим прежних дней, Рим, в котором консулы и прокураторы сполна пользовались своей властью. Он стремился к миру на границах и не хотел новых налогов и угнетения подданных. Он призывал любого, кто не соглашался с ним, решить дело в суде.
Тиберий вступил на трон в возрасте пятидесяти шести лет, совершенно не разбираясь в экономике, а сейчас в свои семьдесят он знал довольно много. Документы свидетельствуют, что в начале его правления в казне было сто миллионов сестерций, а после его смерти там осталось более двух миллиардов.
Жестокое соблюдение закона и прав продолжались первые девять лет правления Тиберия, когда он говорил, что его власть исходит от Сената и народа, и он лишь главный судья нации. Но постепенно Тиберий становился самодержцем, что особенно проявлялось в его абсолютной власти в провинциях, хотя в метрополии он пока оставался демократичным властелином. Двойственный характер правления не мог продолжаться долго, и со временем самодержавие одержало верх и в Риме. Цезарь стал абсолютным правителем. При назначении судей он отдавал предпочтение друзьям. На пятнадцатом году правления Тиберий расположил у стен Рима огромный гарнизон, который подчинялся лично ему и представлял серьезную угрозу для противников, но был скрытой угрозой и самому императору.
Тиберий был во многом справедливым, но беспощадным монархом. В провинциях его правление было более успешным, чем в Риме, и если Тиберий узнавал, что какой-то легат или прокуратор ущемил права подданных, то им приходилось испытать на себе весь его гнев. Он держал их в постоянном страхе, и будучи крайне подозрительным, повсюду имел осведомителей. Назначив Понтия Пилата на не очень заметный пост прокуратора Палестины (благодаря его жене), он готов был снять его с этой должности по малейшему поводу, хотя и заявил однажды, что заинтересован подольше держать прокураторов на одном месте, ибо разбогатев от грабежа подданных, они оставят в покое Рим.
Город Рим - ось, вокруг которой вертелось колесо империи; средоточие культуры и распутства, центр деловой активности и закулисной политики, огромной мощи и мелкого сутяжничества. Даже в области юриспруденции римляне отличались тем, что перемежали практическое мышление нелепыми суевериями.
Интерес представляли обычаи и нравы граждан Рима, особенно если сравнивать их с религиозными традициями Иерусалима. Строго блюлась нравственность римских девушек, в то время как юношам из порядочных семейств не считалось зазорным посещать луна-парки с публичными женщинами. Подобные заведения регистрировались и контролировались, при этом должны были выполняться два основных требования: бордель должен находиться за пределами городских стен и открываться после наступления темноты. Все проститутки состояли на учете у властей и должны были носить тоги вместо столий.
Продажные женщины постепенно уступали позиции образованным любительницам любовного искусства, которые могли петь и танцевать, читать стихи и вести светские разговоры. И те, и другие занимались своим ремеслом во всех частях города и флиртовали даже в храме богини Изиды. Овидий писал, что на городских улицах, в театре, в цирке Максимус "их было столько, сколько звезд на небе".
Проституцией занимались и мужчины. Закон смотрел на гомосексуализм довольно строго (в Иерусалиме этот порок наказывался избиением камнями), и в то же время поэты воспевали его. "Я поражен стрелой любви, - писал Гораций, - к Лициску, который нежнее любой женщины". С этим распутством боролись, а родители нанимали брачных маклеров, чтобы поскорее найти мужей своим юным дочерям. После девятнадцати лет незамужняя женщина считалась старой девой.
Как и в Палестине, брак устраивали родители. Помолвленные юноша и девушка часто не видели друг друга. Не было не только ухаживания, но и самого этого слова в языке. Юноша никогда не писал стихов девушке своей мечты. Он посвящал их замужней женщине, поклонником которой был, или иной женщине, на которой и не помышлял жениться. В молодом возрасте Сенека писал, что замужняя женщина, довольствующаяся всего двумя любовниками - образец добродетели.
Знатные римские женщины носили роскошные одежды, белье из тонких тканей. Прозрачные вуали скрывали скорее не лицо женщины, а его недостатки; в ходу были косметика, парики, маникюр. В зимний холод женщины кутались в красивые меха.
Богатые дома Рима были тщательно спланированы и роскошно обставлены. Мозаичные или из мраморной крошки полы, просторные комнаты, окаймленные колоннами из мрамора, чистого оникса или гипса, стены, расписанные пейзажами или сценами сражений. Потолки покрывали сусальным золотом или сооружали полностью из стекла. Деревянные столы на ножках из слоновой кости, диваны, украшенные слоновой костью, золотом и серебром. Изящные канделябры отливали из бронзы. Всюду картины и статуи, а по углам стояли вазы внушительных размеров из коринфской бронзы.
Конечно, такое можно было видеть в лучших домах, но в Риме их было много. Для охраны таких владений требовались рабы; в некоторых домах их число достигало четырехсот. Единственное, чего не мог купить хозяин такой "выставки", было уединение; когда он ел, по обе стороны стояли готовые услужить рабы; когда раздевался, у каждой сандалии возился раб; даже в бане не него глядели молчаливые рабы.