— Где был в это время твой дружок Искариот? С тобой?
— Мать твою, Филипп! Ты что, его на первое место ставишь, что с него начал?
— Нет, — спокойно ответил Филипп, — но, в отличие от тебя, я его не исключаю. А спросил потому, что про других и так знаю, что они были здесь. А про него нет. Так как, он был с тобой в зале или нет?
— Нет. Ушел вскоре после Иоанна.
— Ясно…
— Ничего тебе не ясно! — взорвался Святослав. — Если уж на то пошло, он влюблен в Марию и пальцем ее не тронет ни за какие коврижки.
Филипп хмыкнул и посмотрел на Святослава с нескрываемым любопытством.
— Интересный расклад у вас получается… Ну да это твои проблемы. Только учти, командир, что когда без взаимности, всего можно ожидать. Как говорится, от любви до ненависти один шаг. Слыхал? Или еще такое: раз мне не достанется, то и другому пусть тоже не достается.
— Знаешь, Филипп, если мне когда-нибудь покажется, что все замечательно — вдруг такое случится, — то коротенькой беседы с тобой будет достаточно, чтобы больше мне так уже не казалось. Ты на всем умеешь найти темное пятно.
Филипп невесело усмехнулся:
— Думаешь, мне это нравится? Только кто не бережется от удара в спину, от него и погибает, потому что такой удар самый опасный.
Разговор с Филиппом вызвал у Святослава сильную досаду, однако он понимал, что нельзя требовать от другого человека, чтобы он разделил твою веру в кого-то. Подавив раздражение, Святослав взялся за решение другой проблемы, заключавшейся в следующем: один из пятерых подозреваемых знал, что Мария не поскользнулась в ванне, как полагали прочие, и ему покажется странным, если она ничего не скажет об этом. Однако Святослав не хотел говорить всем, что среди них есть предатель: легче поймать непуганую дичь.
Примерно через час по инициативе Филиппа все собрались в комнате Марии, якобы для того, чтобы обсудить, что им делать. Мария уже пришла в себя после случившегося. Матфей, Иоанн и Кирилл тоже были в курсе происшедшего. Несколько отпущенных по этому поводу шуточек звучали вполне безобидно, все более грубые насмешки достались Фоме, когда Симон перегородил ему, голому, путь к одежде, и теперь Фома, обычно склонный обращать конфликты в шутку, был явно не в духе. Или же он злился оттого, что план не удался…
Вошедший в комнату последним Фаддей сначала спросил у Марии, как она себя чувствует, потом повернулся к Фоме:
— Фома, а почему ты, вместо того чтобы надеть штаны, прихватил с собой автомат?
Симон ехидно сказал:
— Он надеялся, что штаны будут лишними. Ведь так, а, Фома?
— Заткнись, — угрожающе процедил тот.
— А автомат зачем? — допытывался Фаддей.
Симон, который все никак не мог угомониться, пояснил:
— На тот случай, если не получит добровольного согласия.
У Фомы на скулах заходили желваки, и Святослав почувствовал, что пора вмешаться.
— Ну все, довольно, пошутили, и будет, — примирительно сказал он, а Мария, в соответствии с тем, что они заранее обсудили, сурово изрекла:
— Если б ты, Симон, сам грохнулся так, что память отшибло, это не показалось бы тебе смешным.
— Я же не над тобой смеюсь, — пошел на попятный Симон. — Поскользнуться каждый может, что здесь смешного?
Мария покачала головой:
— Надо же, отшагала столько километров, и ничего, а тут в ванной шлепнулась. Да еще не помню, как упала.
Фаддей издал смешок, похожий на кудахтанье.
— Представляю, что ты подумала, когда увидела рядом Фому… в его лучшем выходном костюме.
«Они перегибают палку, — забеспокоился Святослав. — Фома и так не в духе, а они его окончательно достанут. Кирилл тоже на грани».
Кирилл между тем стоял у окна, спиной к остальным, делая вид, что не слушает их, однако Святослав знал, насколько болезненно он воспринимает подобные шуточки, поэтому сказал:
— Искариот, займись-ка делом. Иди пообщайся с компьютером, выясни, как там насчет гаража.
Вместе с Кириллом в зал управления пошел Филипп. После их ухода Фома неожиданно широко ухмыльнулся:
— Я понимаю, почему вы никак не успокоитесь: потому что лопаетесь от зависти! Каждый хотел бы оказаться на моем месте, да не вышло, вот вы и беситесь. Мария, представляешь, что было бы, если б вместо меня ты увидела Симона? От такого зрелища до конца дней заикаться будешь. Ты только посмотри: он даже не побрился. Если снова встретим мутов, выставим его вперед — все в ужасе разбегутся.