— В растянутой футболке, бабушкином купальнике и рваных шортах? — поморщился он. — О да. Абсолютно сногсшибательно.
Бен сделал глоток, я резким хлопко́м пришлёпнула комара, мы замолчали и в наступившей тишине был слышен только стрёкот сверчков с поля.
— Он хочет, чтобы ты снялась в главной роли в фильме, — наконец сказал Бен, глядя на хлопковое поле и сжимая в руках пиво.
— Что? — уставилась я на него, мне очень захотелось, чтобы его глаза смотрели на меня, и с моего языка уже готова была сорваться шутка. Но когда он повернул голову, а наши глаза встретились, я увидела в них искренность. И ещё кое-что. Печаль? Озабоченность?
— Ты серьёзно? — спросила я, спрыгнув с крыльца и став перед ним, уперев руки в бока. — Беннингтон… — попыталась я вспомнить его фамилию.
— Пэйн, — подсказал он.
— Беннингтон Пэйн, ты прикалываешься?
— Вовсе нет, — он поднёс ко рту бутылку пива и сделал большой глоток, по запотевшему стеклу, оставляя за собой длинный след, побежала капелька конденсата. — Он сам мне сказал. Коул хочет, чтобы ты заняла место Минки Прайс. Думает, что ты идеальна. Аутентична, – слово «идеальна» было усилено энергичным шевелением растопыренных пальцев.
Мне пришлось сесть, чувствуя, как приближается нарастающее крещендо сверчков, вечерняя жара внезапно стала невыносимой. Три дня назад я надеялась, что мне удастся устроиться разносчиком пончиков на съёмочной площадке, варить кофе, делать копии. Но… роль Минки Прайс? Миссис Холден будет просто раздавлена. Она планировала вернуться в разгар съёмок, её сердце было настроено на встречу с актрисой в продуктовом магазине, или на бензоколонке, или на вечерней прогулке, ручка и блокнот для получения автографа в целях удобства уже лежали рядом, и даже была заготовлена фраза: «О, вы не возражаете против фотографии?». Я села на ближайшую ступеньку и попыталась переварить услышанное.
— Это же очевидно, Саммер, — тихо сказал Бен. — Никто не получил такую возможность. Девушки в Лос-Анджелесе трахаются, похищают и убивают за что-то подобное.
Я улыбнулась, представив себе сотню большегрудых блондинок в разных компрометирующих позах, протягивающих руки, умоляя о роли, которая совершенно незаслуженно предлагалась мне. Я не умела играть, даже никогда не пыталась. Не посещала уроки драматургии в школе и не участвовала в церковных спектаклях. А теперь… занять место Минки Прайс? В городе будет праздник, слухи разлетятся с бешеной скоростью, и уж точно сплетни превратят мою удачу во что-то нелепое. Я стану знаменитой. Не такой как Прайс, но всё же. Я опустила голову между колен и глубоко вздохнула. Мне не хотелось быть знаменитой.
— Это был бы твой билет на шоу… — сказал Бен мягко и дразняще.
Билет на шоу. Да, участие в фильме поместило бы меня в центр событий, показало бы мне всё, что я боялась пропустить, и не только. Было бы очень интересно. Я видела бюджет фильма, видела, сколько денег – денег Коула Мастена – вкладывается в производство, и это превзойдёт любое событие в истории Куинси. Внезапно меня поразила мысль – первая, которая должна была прийти в голову раньше.
— И сколько за это заплатят?
— Понятия не имею, — пожал плечами Бен. — Но ты можешь спросить Коула.
Коула. О да. Человека, которого я выгнала из дома.
— Где он? — скривила я рот.
— В машине. Я заставил его подождать там.
— Да ладно, — рассмеялась я. — Ты заставил его подождать?
— Он мог и сам предложить, — печально улыбнулся Бен.
— Как мило с его стороны, — пробормотала я. За главную роль должны много заплатить. Достаточно, чтобы наилучшим образом устроить маму и убраться из Куинси. Более чем достаточно. Я оглянулась на поле и задалась вопросом, о чём я всё ещё думаю.
— Хорошо, — повернулась я к Бену. — Давай спросим Коула.
ГЛАВА 32
У Коула никогда не было матери. Официальная история, напечатанная сотни раз в разных интерпретациях, заключалась в том, что его мать убил пьяный водитель, когда он был ещё ребёнком. Удивительно, что даже после того, как он вот уже восемнадцать лет находился в центре внимания, правда так и не вышла наружу.
А правда заключалась в том, что пьяной была его мать. Пьяной она была постоянно. Не спотыкающейся на каждом шагу пьяницей с немытыми волосами, которую выгоняли из бара в середине дня. Нет, она была вполне благообразной – мимоза1 на завтрак, коктейли на обед, вино с сыром на закуску, сон перед тем, как напиться за ужином. У него осталось очень мало воспоминаний о матери. Она никогда не вставала до его ухода в школу и всегда находилась в постели, когда он возвращался. Всё случилось, когда ему исполнилось двенадцать. Было воскресенье, прислуга ушла, в доме стало тихо. Когда её машина свернула на подъездную дорогу, он играл перед домом, одной рукой подбрасывая в воздух бейсбольный мяч, другой пытаясь его поймать. Коул не поймал мяч. Вместо этого стоял и наблюдал, как мчится по улице её белый кабриолет – красная крыша его поднята, слепящий отблеск солнца на ветровом стекле не позволял заглянуть внутрь. Когда ворота в конце их подъездной дорожки открылись, раздался визг шин, и её белая машина исчезла.
Рассматривая машину, он не знал, что за рулем была она. Только понял, когда нагнулся за упущенным мячом, что что-то не так.
Его мать никогда не притормаживала, приближаясь к знаку «Стоп». Если она и заметила приближающийся минивэн, то никак не отреагировала. Водитель минивэна – сорокадвухлетняя разведённая женщина с двумя детьми на заднем сидении, пристегнутыми ремнями безопасности, – увидела несущуюся машину, её нога резко нажала на тормоз, автомобиль забуксовал и остановился на секунду позже, чем следовало, подрезая зад Ягуара его матери. Удар послал кабриолет в штопор, который был остановлен кирпичным углом «Старбакса». Пара, сидевшая за столиком снаружи, бросилась с её пути и только поэтому выжила, отделавшись ссадинами. У разведённой женщины и её двоих детей было шоковое состояние и истерика. Его мать получила черепно-мозговую травму. Возможно, она бы выжила, если бы не искра, которая попала в разорванный топливный шланг, вызвав взрыв, который было слышно в трёх кварталах отсюда. Взрыв. К счастью для неё. К счастью для отца. Никакого вскрытия. Никаких анализов крови. Имя и репутация Мастенов остались незапятнанными.
Если бы его мать осталась жива, она совсем не была бы похожа на солнечный всплеск заботы, который сейчас вежливо стучался в его окно.
Коул подскочил от шума, оторвал глаза от телефона и, нахмурившись, посмотрел через окно машины. Там стояла женщина лет пятидесяти пяти, её губы растянулись в улыбке, пальцы шевелились в приветствии. Он постарался не сморщиться и опустил стекло.
— Вы, должно быть, Коул Мастен, — женщина улыбнулась мягко, естественно, что не имело ничего общего с вынужденной вежливостью её дочери. И да, это, без сомнения, была она. Мать Саммер Дженкинс. Их сходство заключалось и в чертах лица, и в светло-карих глазах, и в золотисто-каштановых волосах. Только у этой женщины волосы были коротко подстрижены и завиты. Коулу больше нравились длинные – их легче наматывать на руку и тянуть. Легче, чтобы… он поёрзал на сиденье и потянулся к ручке. Открыл дверь и встал, чувствуя себя лучше, когда смотрел на неё сверху вниз, а не наоборот.
— Откуда вы меня знаете? — вежливо улыбнулся он, изображая скромность. Поклонникам нравилась эта его манера – застенчивое «я – никто».
Она подняла сотовый-раскладушку с настоящими кнопками вместо сенсорного экрана.
— Моя дочь оставила голосовое сообщение, — она наклонила голову с белокурыми завитыми волосами, словно это помогло ей вспомнить. — Она сказала: «Не возвращайся домой. У нас Коул Мастен», — женщина открыла сумочку и бросила туда сотовый. — Ничто не заставит мать вернуться домой быстрее, чем просьба держаться от него подальше.
На мгновение воцарилась тишина, он стоял у машины, переступая с ноги на ногу. Итак, она жила с матерью. Такого в Лос-Анджелесе не увидишь.