— Героиня фильма – тридцатиоднолетняя разведённая женщина. Сколько тебе лет?
— Двадцать девять.
— Поверни голову налево. Скажи что-нибудь.
— Например? — хихикнула она, и он заметил ямочку на её щеке. Боже. Неужели Вашонису нужно стоять настолько близко? Он почти касался её, его руки теперь сдвигали в сторону её волосы, обнажая шею. К чему это, даже грёбаную Кристин Стюарт никто не просил показывать шею. — Шустрая бурая лиса прыгает через ленивого пса1, — протянула Саммер, и ему стало смешно.
— Нет. Расскажи мне о коблере. Расскажи, как ты его готовишь.
— Коблер? — снова рассмеялась она, и Дон присел на корточки, глядя на неё снизу. — Ну… я бы испекла пирог. Пирог у нас гораздо популярнее. Но приготовление пирога занимает на добрый час больше времени, чем коблера, так что… — каждый раз, когда она произносила слово «пирог» – слово, где её южный акцент проявлялся сильнее, чем в других словах, – член Коула начинал пульсировать.
— А сейчас посмотри на меня. Следи за мной, когда я иду, — Дон шагнул к Коулу, и её взгляд устремились в ту же сторону, когда её глаза встретились с глазами Коула, дыхание времени остановилось.
Потом она снова посмотрела на Дона, и продолжила:
— …так что я достала то, что было в холодильнике. Коблер готовить довольно просто, — Саммер покраснела, и он услышал тихий вздох Дона. — Там нужны лишь яблоки, которые у меня были. Ханикрисп или Грэнни Смит, конечно, лучше, но у меня были яблоки сорта Пеппин. Итак… м-м… яблоки, сахар, лимонный сок, м-м… масло и, конечно, мука, корица, немного мускатного ореха и экстракта ванили. У меня всё уже было готово, и утром я собиралась положить яблоки на лепёшки, — каждое слово, выходящее из её рта, звучало словно шёлк, и Коул тут же готов был поспорить на тысячу баксов, что даже у Бена был стояк. Забудь про «Бутылку удачи». Эта женщина может сделать карьеру, возбуждая мужчин своими рассказами о еде.
Дон встал с кресла и подозвал её ближе.
— Мне нужно увидеть в тебе огонь, Саммер. Ты можешь рассердиться за меня? Покажи мне напор, покажи агрессию, — её рот приоткрылся, и Коул замер, наблюдая, ожидая момента, когда она повернет к нему голову. Но она этого не сделала. Она просто подняла на него взгляд, и Коул напрягся, услышав её голос. — Зачем вам знать, из чего состоит мой яблочный коблер, Мистер Вашонис? Что, домашний десерт не слишком для вас хорош? — она потянула Дона за рубашку, и режиссёр споткнулся о стул, он во все глаза смотрел на её грозное лицо, слова были резкими, каждая гласная вонзалась в него, словно нож. Даже Коул, стоявший на безопасном расстоянии в метре от неё, почувствовал себя не в своей тарелке. — Не входи в мой дом и не оскорбляй мою стряпню. Если хочешь, чтобы оба твоих яичка остались целыми, а с лица не исчезла милая калифорнийская улыбка. А иначе я подсыплю яду в твой чай и…
— Ладно, ладно, — засмеялся Дон, отступая назад. Он слегка пошатнулся, его рука потянулась назад и для поддержки ухватилась за кресло-качалку. — Ты можешь выглядеть весьма пугающей. Я понял.
Саммер рассмеялась, и напряжение на крыльце схлынуло, унесённое хором сверчков и кваканьем лягушек. Коул повернул голову и прислушался. Если бы это был клип, он попросил бы звукорежиссёра приглушить звук, попросил бы его сделать голос природы не таким громким. Но здесь, в родной стихии, это было… Необыкновенно.
— Эй, городской парень, — позвала Саммер, придерживая рукой дверь, двое других мужчин уже были внутри. — Ты идёшь?
Коул посмотрел на неё, она посмотрела на него, и в это мгновение наступило временное перемирие.
ГЛАВА 37
— Я не поверил, думал, ты малость того, не в себе, но, чёрт возьми, она идеальна, — воскликнул Дон Вашонис с заднего сиденья, его руки с энтузиазмом замолотили по спинке сиденья Коула.
Коул неловко поёрзал на стуле.
— Ну, не идеальна.
— Ты шутишь? Бог, блядь, подсадил гены Иды Пинкертон из пробирки в мать этой девушки. Ох, прошу прощения, маму, — он рассмеялся, как гиена, и снова ударил по сиденью, от чего плечи Коула подпрыгнули. — Чертовски идеальна!
В таком городе, как Куинси, даже слепой может иметь чувство направления. Коул свернул направо, а через три километра налево. Довольный собой, он въехал на пустую парковку аэропорта и остановился. Перед ними на разбитой взлётной полосе стоял самолёт, важный и дорогой. Рядом, в поношенном комбинезоне, возбуждённо махал рукой мужчина.
— Как зовут этого парня? — Коул посмотрел на Бена, указывая на мужчину.
— Уоллес. Саммер зовёт его Уолли. Он фактически владеет аэропортом.
— Приму к сведению, — с сомнением сказал Коул, глядя на мужчину.
— На самом деле это одно из мест съёмок. Мы договорились, что он на две недели полностью закроет полосу.
— Если только нам не понадобится её использовать. Для реальных полётов, — это была проверка, но побледневшее лицо Бена стало тревожным.
— Мог бы и сам догадаться, — с трудом совладал с собой мужчина.
— Проверь, — сказал Коул Бену. В машине включилось освещение, когда Дон вышел. Коул опустил стекло и пожал протянутую руку Дона. — Увидимся через две недели.
— Я займусь кастингом и правовыми вопросами контрактов. Пусть пиар-отдел займётся Саммер. Скажи, чтобы была готова, в её жизни скоро начнутся большие перемены.
— Я сказал ей, что мы заплатим пятьсот тысяч.
— Серьёзно? — рассмеялся Дон. — О чём думал её агент?
— Да ладно тебе, — усмехнулся Коул. — Нам повезло, что она не требует оплаты кукурузными початками. Нет никакого агента. Скажи юристам, что мы можем действовать с контрактом более агрессивно.
— Ну, только до тех пор, пока ты не станешь обсуждать это с ней, — Дон похлопал по капоту и отступил назад.
— Спокойного полёта, — помахал рукой Коул и посмотрел, как Дон идёт к самолёту. Он завёл машину и повернулся к Бену. — Окей. Давай теперь немного поспим.
ГЛАВА 38
Я сидела на полу, прижавшись губами к оконной раскладке, и смотрела, как уезжает машина Бена, свет её фар пробивался сквозь хлопковые поля. Я сидела, поджав колени, в позе ребёнка и была почти уверена, что вот сейчас войдёт мама, включит верхний свет и обнаружит меня. Как это всегда чудно́ получается. Десять лет в пустой комнате ты ведёшь себя хорошо, а потом, стоит тебе только напортачить, как кто-нибудь входит и ловит тебя.
Я не сделала ничего плохого, не доставила никому неудобств, но не хотела, чтобы мама или кто-нибудь ещё в этот момент меня видел. Мне хотелось вздохнуть спокойно, посмотреть, как отъезжают мужчины, и поразмышлять.
Мне кажется, я справлюсь. Трудно было понять, что им нужно. Я читала книгу и знала, какой была Ида Пинкертон, но представление американцев о решительной южанке часто отличалось от реальности. И я не была уверена, какая версия, истинная или вымышленная, отпечаталась в сознании Коула и режиссёра. Коул. Забавно, что я уже думала о нём именно так. Он так долго был Коулом Мастеном – всё в одном наборе, где фамилия является неотъемлемой частью его имени, – окружённым в моём сознании блеском и звёздами. Я называла его по имени не из-за фамильярности: мы с ним всё ещё были незнакомцами, несмотря на наши редкие разговоры. Я опустила его фамилию, когда сидела и думала об этом, потому что блеск исчез, звёзды поблекли. Образ КОУЛА МАСТЕНА растворился. Прямо здесь, у окна, и это было печально.
Машина Бена, набирая скорость, повернула налево, и если бы было светло, то можно было увидеть поднятый ей столб дорожной пыли. Но в ночной темноте я могла разглядеть лишь тусклые красные и белые точки, переходящие в размытые пятна, а затем превратившиеся в ничто.
Я не хочу повторить судьбу своей матери.
Я уеду из этого города. Не знаю, куда поеду и что буду делать, но это будет что-то абсолютно другое.