– Я отвезу тебя домой, – предложила Констанция Раттиган.
– Нет, спасибо. Мне же близко. Триста ярдов по берегу, не больше. Мы соседи.
– Ну уж и соседи! Это место для постройки обошлось мне в двадцатом году в двести тысяч, сейчас оно стоит пять миллионов. А сколько платишь за квартиру ты? Тридцать баксов в месяц?
Я кивнул.
– Ладно, сосед! Ступай разомни ноги. Как-нибудь в полночь загляни еще!
– И не раз! – заверил я ее.
– Валяй! – Она взяла мои ладони в свои, то есть в руки шофера, служанки и королевы экрана. Прочла мои мысли и рассмеялась: – Считаешь меня сбрендившей?
– Хотел бы я, чтобы все в мире были такими сбрендившими.
Она сменила тему, чтобы уйти от комплиментов.
– А как насчет Фанни? Удастся ей жить вечно?
У меня увлажнились глаза. Я кивнул.
Констанция поцеловала меня в обе щеки и оттолкнула.
– Пошел вон!
Я соскочил с ее выложенного плитками крыльца на песок, прошел несколько шагов, обернулся и сказал:
– Счастливо, принцесса!
– Катись, – отозвалась она, явно польщенная.
И я умчался.
За день ничего особенного не случилось.
Зато ночью…
Я проснулся и посмотрел на свои микки-маусовы часы[98], недоумевая, что меня разбудило. Крепко зажмурился и стал слушать, до боли напрягая уши.
Стреляли из ружья. Бах-ба-бах! И опять бах-бах, и снова бах-ба-бах – стреляли на берегу, у пирса.
«Господи боже, – подумал я, – пирс сейчас почти пуст, тир закрыт, кто же там среди ночи жмет на спуск и бьет по мишеням?»
Бах-ба-бах и удары гонга. Бах-ба-бах. И опять, и опять.
Двенадцать выстрелов подряд, затем еще двенадцать, и еще, и еще, будто кто-то разложил ружья – сначала три, рядом шесть, потом девять – и перебегает от одного, отстрелявшего свое, к другому – заряженному, бегает между ними без передышки, целится и знай палит.
Кто-то спятил!
Так, наверно, и есть. Кто бы он там ни был – один на пирсе, в тумане, бегает от ружья к ружью и садит в злую судьбу.
«Может, это сама Энни Оукли – хозяйка тира?» – подумал я.
Бах! Вот тебе, сукин сын! Бах! Получай, мерзавец, получай, беглый любовник! Бах! Вот тебе, недоделанный! Бабник поганый! Бах!
Трах и снова трр… ах! Где-то далеко, но ветер доносит.
«Много же надо пуль, – подумал я, – чтобы уничтожить что-то невозможное».
Так продолжалось минут двадцать.
А когда кончилось, заснуть я уже не смог.
Три дюжины пуль угодили мне в грудь, я с закрытыми глазами дополз до машинки и отстучал на ней про все эти выстрелы среди ночи.
– Шеф-щен?
– Что, что? Повторите!
– Шеф-щен. Говорит Шалый кот.
– Господи, твоя воля, – ахнул Крамли. – Это вы! С чего вдруг Шеф-щен?
– Ну это же лучше, чем Элмо Крамли?
– Точно! А для вас, писака, «Шалый кот» – прямо в точку! Как двигается Эпохальный Роман об Америке?
– А вы уже утерли нос Конан Дойлу?
– Смешно сказать, сынок, но с тех пор, как мы встретились, я каждый вечер выдаю по четыре страницы. Сражаюсь, как на войне. Поди, к Рождеству закончу. Похоже, с шалыми котами полезно иметь дело. Это последний комплимент. Больше не ждите. За разговор заплатили вы. Монета ваша. Говорите.
– Я наметил еще кое-кого для нашего списка возможных жертв.
– Иисус среди лилий! Христос на кресте! – вздохнул Крамли.
– Забавно, что вы даже не заметили…
– Уж куда забавней, от наших дел прямо живот надорвешь! Продолжайте.
– Ну, возглавляет парад по-прежнему Чужак. Затем Энни Оукли, или как там ее настоящее имя, – хозяйка тира. Сегодня ночью на пирсе была стрельба, наверно, она сама и стреляла. Кто же еще? Я хочу сказать, вряд ли она в два часа ночи открыла свое заведение для кого-то незнакомого. Верно?
– Узнайте ее настоящее имя! – перебил меня Крамли. – Пока не узнаете, ничего делать не буду!
Я почуял, что меня снова хотят поднять на смех, и замолчал.
– Эй, Кот, вы что, язык проглотили? – спросил Крамли.
Я молчал.
– Вы еще тут? – осведомился он.
Я молчал как мертвый.
– Эй вы, Лазарь[99]! – воскликнул Крамли. – Кончайте, к черту, ваши штучки! Ну-ка вылезайте из своей смердящей могилы!
99