Она схватила со столика у двери маленькую черную записную книжку и сунула ее мне в руки.
— Книга мертвых.
— Что?
Я стал переворачивать страницы, читать фамилии. На каждой странице возле половины фамилий стояли красные крестики.
— Этой моей телефонной книге тридцать пять лет. Половина тех, чьи телефоны в ней записаны, уже ушли навсегда, а у меня духа не хватает вычеркнуть фамилию или вырвать страницу. Это все равно что признать — умерли бесповоротно. Так что, выходит, я такая же размазня, как и ты, сынок.
Она взяла у меня книгу мертвых.
Из окна потянуло холодным ветерком, и я услышал, как на берегу зашевелился песок, словно невидимый могучий зверь положил на него большую лапу.
— Я не хотел нагонять страху на Фанни, — сказал я наконец. — Я не Тифозная Мэри[96]. Не переносчик заразы. Если что-то происходит здесь и сейчас, это происходит само по себе. Уже несколько дней, как у меня пропал аппетит. Люди вдруг умирают или исчезают, а никакой связи между ними нет, и я ничего не могу доказать. Когда это случается, я всегда оказываюсь где-то поблизости и чувствую себя виноватым оттого, что не могу понять, узнать, предотвратить все это. Меня мучает страх, что так будет продолжаться дольше, чем я могу выдержать. Теперь стоит мне взглянуть на кого-нибудь, и я сразу думаю: вдруг он или она будут следующими? И я знаю, что если буду ждать, то все погибнут. Похоже, на этой неделе события еще ускорились. Вот и все, что я могу сказать. А теперь мне лучше замолкнуть.
Констанция подошла ко мне, поцеловала кончики пальцев и приложила их к моим губам.
— Не буду больше тебя терзать. Для размазни ты здорово огрызаешься. Ну что, еще выпьешь? Или посмотришь кино? Может, поплаваешь ночью в моем бассейне? Или вкусишь благотворительный секс со своей киномамочкой? Что выберешь?
Я низко опустил голову, стараясь избежать ее насмешливого, прожигающего меня взгляда.
— Предпочитаю кино. Хотелось бы посмотреть Констанцию Раттиган в «Кружевных занавесках». В последний раз я видел их, когда мне было пять.
— Сразу видно, ты знаешь, как сделать старым людям приятное! «Кружевные занавески»! Погоди, я налажу проектор. Когда я была маленькой, отец работал киномехаником в Канзас-Сити и научил меня управляться с аппаратурой. Я и сейчас умею. В этом доме мне не нужен никто.
— Нет, нужен. Я. Чтобы смотреть фильм.
— Черт! — Она перепрыгнула через подушки и принялась возиться с проектором в углу гостиной. Схватила с ближайшей полки жестянку с пленкой и стала ловко заправлять пленку в аппарат. — Ты прав. Буду следить за твоим лицом, когда ты будешь следить за моим.
Пока она, напевая, налаживала кинопроектор, я вышел на невысокий балкон над пляжем. И окинул взглядом берег — сначала южную часть, потом повел глазами вдоль владений Констанции Раттиган, потом поглядел на север. И тут…
Внизу, у самого прибоя, я кое-что заметил.
Там неподвижно стоял человек или что-то напоминающее человека. Я не мог сказать, долго ли он там стоит или только что вылез из воды. Мне не видно было, мокрый ли он. Похоже, он был голый.
У меня рот открылся от удивления, я быстро заглянул в комнату. Констанция Раттиган, насвистывая сквозь сжатые зубы, по-прежнему возилась с пленкой.
На берег обрушилась волна, словно из пушки выстрелили. Я обернулся. Человек все еще стоял на том же месте, руки по швам, голова вздернута, ноги слегка расставлены, вид вызывающий.
«Убирайся! — хотел крикнуть я. — Что тебе здесь нужно? Мы ничего не сделали!»
«Ты в этом уверен?» — была моя следующая мысль.
«Никого нельзя убивать, даже тех, кто этого заслуживает».
Нет?
Последняя волна ударила по берегу позади стоящей фигуры. Вода разлетелась, как множество разбившихся зеркал, и, падая, осколки заслонили человека. И стерли его. Когда волна откатилась, незнакомца уже не было. Наверно, он побежал по пляжу на север.
Побежал мимо львиной клетки в канале, мимо пустых окон леди с канарейками, мимо моей квартиры, где на кровати лежит скрученный саван.
— Готов? — крикнула Констанция Раттиган из комнаты.
«Не совсем», — подумал я.
96