С утра Женя уехал – ему нужно было в Измайлово, ведь именно на четверг была назначена посадка картофеля. Одного из учителей я послал обучать дьяков, присланных из разнообразных приказов, обучать их грамоте и цифрам «нового образца» – так повелел Борис. А мы с другим продолжили обучение Федора, который, к моей тайной радости и небольшому конфузу коллеги, обрадовался моему приходу, сообщив мне, что «у тебя, княже, учиться легче».
Затем был обед, после которого я отправил ребят домой. Последовали еще одна сессия с Дмитрием и продолжение курса экономики с Борисом. Около шести часов, государю доложили, что Густав прибыл и находится в Китай-городе. Государь распорядился, чтобы «девку» там накормили, а Густав немедленно приехал к нам. И минут через сорок пять мы оказались в малой обеденной зале, куда вскоре привели и Густава.
Мне показалось сначала, что швед и Борис примерно одного возраста – морщины на лице, худоба, сизый нос… Но потом я вспомнил, что Борису-то уже сорок восемь, хотя он выглядит намного моложе, а Густаву всего лишь тридцать два. Причиной, такое у меня сложилось впечатление, была давняя любовь к russischer Wodka, а до того и polnischer Gorzałka[4]. И сейчас Густав слишком уж любовно посматривал на соответствующие сосуды, но не решался попросить, чтобы ему налили.
Я с любопытством смотрел на этого плейбоя шестнадцатого века. Что я о нем знал? Родился он в Швеции в шестьдесят восьмом году, а в семь лет его по приказу узурпатора трона, нового короля Юхана, изгнали из Швеции. Жил он то в Польше, то в Риме, то в Германии, с титулом, но практически без денег. Учился он у иезуитов, хорошо знал языки, был весьма сведущ в алхимии, и даже заслужил прозвище «нового Парацельса», в честь Филиппа фон Гогенгейма, известного как Парацельс и являвшегося самым известным алхимиком того времени.
А вот с женским полом Густаву не везло – брак на знатной невесте был невозможен из-за неопределенного его положения и безденежья, а менее знатную невесту не приняла бы родня. Поэтому у него была череда любовниц, а от одной из них – некой Катарины Катер, дочери трактирщика, у которого Густав жил в Данциге – у него родилось двое детей, восьмилетняя Зигрид и четырехлетний Ларс. В девятнадцатом веке ему приписали роман с другой дамой, некой Бриттой Персдоттер Карт, но оказалось, что таким образом некто Адольф Людвиг Шернфельд хотел доказать свое королевское происхождение и подделал свою родословную, а никакой Бритты Карт в природе не существовало.
Но, как бы то ни было, казалось, что фортуна повернулась к Густаву лицом, когда ему пришло заманчивое предложение из Москвы – Борис Годунов, новый русский царь, предложил выдать за него свою дочь Ксению. Густав отправился в Россию один, и, казалось бы, оставалось ему лишь креститься в православие, и брак на дочери одного из самых богатых монархов Европы был ему обеспечен. Борису же хотелось породниться с одним из самых знатных королевских родов Европы и добиться признания среди европейских монархов.
Неожиданно в Москве появилась Катерина – так русские называли Катарину Катер – и все испортила. Может, в Европе это и было в порядке вещей, но Борис разорвал брачный контракт при одной мысли, что отдаст свою кровиночку развратнику. Впрочем, к Густаву он отнесся более или менее благосклонно и даже передал ему в кормление Угличское княжество, с условием, что он туда поедет без Катерины. Густав так и сделал, но Катерина все равно, к вящему недовольству царя, прибыла туда где-то через месяц.
По знаку Бориса, я рассказал Густаву про то, что произошло на Балтике, про смерть его дяди Карла, про Столарма, и про то, что шведский риксдаг проголосовал за то, чтобы регентом назначить Густава. Швед побледнел, затем покраснел, а затем начал нас благодарить, принял наше предложение (как будто я сомневался!), и выразил желание уехать как можно скорее.
На Никольскую мы ехали в одной карете. Солнце уже закатилось за крыши домов, но было еще относительно светло.
У дверей своего дома Густав вдруг сказал по-немецки:
– Ваше превосходительство, не могли бы мы… переговорить? Сегодня уже поздно, может быть, завтра?
– Я к вашим услугам, ваше высочество, – ответил я и повернулся, чтобы выйти.
– Прошу вас, останьтесь на минуту!
Ворота дома открылись, и мы въехали во двор. Резко распахнулась дверь, и на пороге появилась толстая и страшная баба с мышиного цвета волосами и весьма неприятным выражением поросячьего лица, с двойным подбородком и непропорционально длинным носом, показавшаяся мне странно знакомой. Она начала какую-то тираду, но, увидев меня, остановилась на полуслове и даже изобразила некое подобие улыбки, хотя глаза смотрели на меня, как на унтерменша.
4
Именно так первоначально именовалась водка на польском языке, и именно оттуда пришло украинское слово «горiлка».