– Йа, йа, – закивал тот головой.
– И ни слова ни вашей уважаемой подруге, ни кому-либо из слуг. И, самое главное, больше не пейте – а то разболтаете еще в пьяном виде.
Густав выпил залпом то, что оставалось в кубке, после чего перевернул его и водрузил в таком виде на стол. Я еще сокрушенно подумал, что на столешнице дорогого дерева будет красный круг от вина, но что поделаешь. Тем более, не моя эта мебель, просто мама учила меня бережно относиться ко всему.
– Завтра с утра я займусь организацией нашего путешествия. Давайте встретимся в обед.
И я проводил шведа до ворот его дома, после чего стёр винный круг со столешницы и пошел спать. А, когда добрался до постели, вдруг вспомнил, кого мне так сильно напомнила Катарина. И по внешности, и по характеру она была очень похожа на мою первую супругу, ту самую, из ныне далёкого будущего.
11. Замыслил я побег…
Не будь с Густавом Катарины, сели бы мы на поезд и поехали бы себе спокойно. Конечно, поезда XVII века – это не «Красная стрела», на которой мы планировали ехать в Москву из Питера по завершении путешествия на теплоходе. Но, все равно, суток за двадцать спокойно бы добрались, если не быстрее.
А тут пришлось решать несколько дополнительных задач. Во-первых, уехать нужно было так, чтобы Катарина об этом не прознала. Во-вторых, важно, чтобы про то, куда именно отъехал Густав, она если бы и узнала, то нескоро. Иначе в ее характере было бы заявиться в Стокгольм и устроить очередную бучу, которая поставит крест на регентстве Густава. А это сыграет на руку противникам Столарма и той партии, с которыми мы стали практически союзниками. Мне, конечно, известно, что, случись что со Столармом, эта партия нас с радостью предаст – но только если у нее будет стимул. А вот их противники сделают все, чтобы насолить России, и их приход к власти еще менее желателен.
Будь я моральным эквивалентом немца начала сороковых годов двадцатого века, либо английского джентльмена практически любого временного периода, я б просто распорядился, чтобы сию прекрасную даму попросту замочили. Но, к счастью, это не наш метод. Надо бы задержать ее хоть на пару-тройку месяцев. Но как?
Дмитрий Иванович Годунов сразу предложил мне наказать «Катьку» за то, что не подчинилась в своё время указу царя и поехала в Углич. Но, при всей моей нелюбви к фрау Катер, я отказался сразу, да и Густаву подобное вряд ли бы пришлось по душе. Зато это натолкнуло меня на достаточно элегантное решение. Услышав его, Дмитрий Иванович впервые за всё время нашего знакомства позволил себе улыбку и даже сказал, что, «не будь ты заморским князем», он взял бы меня дьяком в свое управление.
В час дня, я постучался в двери дома, где обитали Густав "и баба его". Ворота открылись, и по ушам мне ударили вопли, живо напомнившие мне нью-йоркскую полицейскую сирену. Слуга пошел доложить о моем прибытии, и через минуту крик замолк, а еще через две меня ввели в обеденную залу, где за длинным столом сидели лишь Густав и Катарина.
Она дожевала какой-то кусок мяса, который она придерживала за кость, посмотрела на меня, и промолвила:
– Ваше превосходительство, изволите подождать до конца обеда, а потом мы к вам присоединимся.
Густав посмотрел на неё с удивлением:
– Дорогая, а почему бы не пригласить принца разделить нашу трапезу?
– А ты что, не видишь, что здесь лишь две порции!
Конечно, на столе стояло столько, что мы бы и втроем всего не съели, но я и не собирался набиваться в компанию сей прелестницы. Поклонившись, я вышел и вернулся к себе, где уже поджидали двое из Конюшенного приказа. Я ещё раз провел с ними инструктаж, а затем отошёл в другую комнату, достал планшет, и освежил память насчет полузабытого мною латинского языка. А в два часа я решил, что пора, и снова отправился к соседям.
На этот раз меня отвели в горницу, где находился один Густав. Я ему успел сказать по-латыни, чтобы ничему не удивлялся, тот же с улыбкой кивнул. Минут через пять, к нам присоединилась Катарина, а еще через пару минут я услышал громко произнесенные слова: «По воле государевой!» В горницу вошли дюжие молодцы из Конюшенного приказа.
Нам сообщили, что «свейский принц» Густав обвиняется в колдовстве и чернокнижии. Для следственных действий он будет препровожден в Конюшенный приказ, дабы провести следствие и примерно наказать чародея. Густав, побледнев, указал им, где хранились его записи и книги, а где пожитки. Всё было бережно упаковано и перенесено в возок, а затем туда посадили Густава и уехали. Катарина же все это время пребывала в полной прострации.