– Денег не надо. А если привезёшь нам в Новгород в наш элеватор – так мы называем хранилище для зерна – десять телег жита, то мне этого будет достаточно.
– Мало просишь, княже.
– И добре.
– А обратно скоро пойдете?
– Мы – наверное, не сразу, а мои люди – да.
– За десять телег?
– Тогда с доставкой в тверской элеватор.
– Добре!
– А если ещё зерна привезёшь, в Тверь либо Новгород, то мы заплатим тебе по двадцать московских копеек за меру[5].
– Вельми много сие. А зачем тебе зерно, княже?
– Бают, что в следующем году неурожай большой будет.
– Продавать будешь?
– Побойся Бога! Какое там продавать, если голод. Будем его раздавать голодным.
– Тогда, княже, буду брать десять копеек за меру. Дозволь и мне благое дело сделать.
– По рукам!
Подписывать мы ничего не стали; слово русского купца было сильнее любого контракта.
Через час пришли наши ребята – несколько десятков военных, разнообразные специалисты, и, что меня особенно обрадовало, картофель, оружие, и многое другое. С собой я взял еще четырех «идальго», а несколько мешков картофеля отдал в Христорождественский монастырь, где пребывали наши духовные лица, для того, чтобы его и в монастыре посадили, и в другие монастыри передали.
Густав, к моему удивлению, вторично напросился с нами в баню, но на этот раз – уже открыто – покинул нас в обществе другой банщицы. Кстати, после Твери, я начал время от времени пересаживаться в его возок, отправляя подьячего Ваську к Богдану. Васька, кстати, меня очень благодарил – мол, от Москвы до Твери в возке пахло весьма плохо, а теперь стало «лепо».
У меня сложилось впечатление, что отношения Густава и Катарины можно было сравнить с кроликом и удавом; чем дальше в прошлом оставалась его прежняя жизнь, тем больше верилось в то, что ему всего тридцать два года. Теперь он постоянно улыбался, и общество его мне стало действительно нравиться. Он с огромным удовольствием слушал мои рассказы про Русскую Америку, а сам поведал мне о том, чего успел добиться на стезе алхимии. Особенно мне понравилось, что он научился делать оконное стекло, а также менее дымный порох. Нашими технологиями я делиться не стал – нефиг им уходить в Швецию; зато Густав сам предложил показать моим людям все, что он умеет, когда мы прибудем в Николаев.
После истории с Волчонком, когда один из членов артели оказался ватажником бандита, я ожидал, что в Новом Торге ничего построено не будет. Оказалось, что я ошибался – на окраине городка высился новый элеватор, а когда я пришел к главе артели ради окончательного расчета, тот хотел лишь половину договорной суммы, сказав, что это «во искупление греха нашего брата». Когда я заставил его взять всю обещанную сумму, он и его товарищи пообещали купить на дополнительные деньги зерна, а первые четыре телеги поставить бесплатно. Зерно они собирались купить у помещиков – урожай обещал быть щедрым, и цены на пшеницу и рожь были весьма низкими, ведь нужно было найти место для нового урожая.
В Новгороде мы распрощались с Иваном Головиным и поехали быстрее, так что до Борисова добрались уже к двадцать девятому июля, и тогда же перебрались через Неву. Река несколько обмелела, и «Победа» находилась в Николаеве. А мы решили провести пару дней в новом нашем городке на Охте.
Александров за неполные два месяца превратился в немалого размера городок – уже были построены около пятидесяти домов, школа, церковь, причалы, амбары, перевалочный пункт для зерна, и многое другое, а вокруг строились все новые дома – с помощью техники, привезенной нами. В порту стояло несколько русских и немецких кораблей, разгружавших зерно и другие товары, и загружавших лес. Похоже, как говорил некогда любимый мною и ненавидимый собственным народом Горбачев, «процесс пошел, подвижки есть».
Владыка Агапит сразу же объявил нам, что, до перехода в Русскую Америку, он, с благословения патриарха, останется пока в Александрове, а владыка Марк отправится в "град Николаев". Храм наш превратился в собор, а для жизни он выбрал себе маленькую избушку на Государевом Дворе, сказав, что ему больше и не надо. При нём остался и один из монахов.
На следующий день, я отнес царские грамоты нашим ребятам, а также поговорил с Тимофеем – нашим будущим «человеком из центра». А утром тридцать первого июля по новому стилю мы ушли в Николаев.
Глава 2. Балтийская интерлюдия