Убедившись, что наши требования исполнены в полном объёме, я связался по рации с нашими людьми в Ревеле. Оказалось, что Столарм с трудом сумел поднять Густава из алкогольного ступора и буквально минут пятнадцать назад ушедшего из Ревеля. Увы, я не позаботился о том, чтобы придать ему человека с рацией, так что я не мог ни проконсультироваться с ним, ни узнать о его приближении. По словам моих ребят, "придёт он ориентировочно завтра часа в четыре пополудни, если ветер не переменится."
Пообедав с Юлленъельмом (чей запах перебил аппетит не только мне), мы отправили его обратно в его апартаменты, и я поднялся на палубу. Всё было в ажуре. Орудия и пулеметы "Победы" были расчехлены, а два вооруженных баркаса готовы к срочному спуску в море. Я опасался, что кто-нибудь из капитанов может от злости пойти на прорыв, но шведы вели себя, как паиньки, по крайней мере днём. А вот ближе к закату тихо снялся с якоря небольшой корабль под названием "Mercurius", сиречь "Меркурий", с обводами, свидетельствовавшими о его быстроходности. Я посмотрел в бинокль и увидел, что его капитан точно так же рассматривал нас в подзорную трубу. Увидев, как на его посудину навели два орудия, он сразу бросил якорь – «Я чё? я ничё!» С учетом того, что он не вышел за пределы зоны, выделенной для якорной стоянки, я решил пока ничего не предпринимать.
Ночью же этот "римский бог" решил еще раз попытать счастья. На этот раз мы позволили судну покинуть стоянку, а затем по нему ударили два прожектора, и по громкоговорителю пришел приказ встать на якорь и прислать капитана и старших офицеров к нам для разборок. Один из них и раскололся – им было поручено передать в Стокгольм новость о происшедшем. Его я отпустил обратно, а другим предоставил койки на одной из гауптвахт корабля.
Незадолго до рассвета с другого корабля был спущена лайба, которую, как мы потом узнали, захватили по дороге на Або. Её мы взяли «без шума и пыли» одним из наших баркасов; её команда попыталась прикинуться рыбаками, и загремели на вторую гауптвахту. А после восхода солнца никаких попыток более не последовало.
Подумав чуток, я решил пригласить Юлленъельма на завтрак; как ни странно, его запах я уже не воспринимал так остро. За чашечкой кофе, я разъяснил ему, что еще одно подобное художество – и я посчитаю наши договоренности недействительными. Тот даже не стал отрицать, что "Меркурий" и безымянная лайба действовали по его приказу, и вместо этого еще раз попросил о снисходительности. По собственной глупости, я согласился его простить и на этот раз.
Часов в пять на горизонте показались верхушки мачт, а еще часа через полтора я уже обнимал Столарма и обменивался поклонами с Густавом. Я рассказал адмиралу о происшедшем. Тот сначала обрадовался, но потом заметно поскучнел.
– Видите ли, ваше превосходительство… Мы, финляндские дворяне, считаем позором не выполнить данное нами слово. Так раньше было и в Швеции, но где-то в середине века все изменилось. Карл не выполнял своих обещаний, а яблочко от яблони, как известно, недалеко падает. Юлленъельму веры нет никакой.
– То есть вполне вероятно, что он пошлет еще один флот?
– Это-то как раз исключено. Капитаны присутствующих здесь кораблей – единственные во всём флоте, кто либо на его стороне, либо нейтрален. Но я полагаю, что, как только он получит свободу, он попытается поднять мятеж в материковой Швеции. А ваше слово, как я понял, не менее твердое, чем наше. И то, что вы пообещали «похлопотать» о подобном развитии событий, для него – гарантия того, что, как только будет выплачена контрибуция за мятеж, он эту свободу получит. Ничего, думаю, справимся и с его мятежом. Но сначала заставим и его, и всех офицеров кораблей принести присягу Густаву. Здесь же, в Або.
Собор в Або оказался весьма неплохим образцом кирпичной готики, знакомой мне по Северной Германии. Он вмещал более тысячи человек и был, наверное, раза в три длиннее собора Св. Марии в Ревеле. Мне досталось почётное место в первом же ряду, рядом со Столармом, тогда как Густава посадили на резное кресло перед алтарём. И Юлленъельм, и его офицеры по очереди преклоняли колено и произносили одну и ту же формулу. Как мне потом разъяснил Столарм, она гласила, что они обещают хранить верность принцу Юхану, а до коронации такового – его регенту принцу Густаву, "его же я вижу перед собой". Кроме Юлленъельма и трёх или четырёх офицеров, мне показалось, что все были вполне довольны.