– Алексей Иванович… то есть Алексей, – виновато улыбнулся Ваня Решетов. – Не могли бы вы научить нас пилотировать ваш летательный аппарат?
– Вертолёт.
– Вертолёт, – сказал Россберг, смакуя это слово. – Просто мы кое-что понимаем и в пилотировании, и в уходе за моторами. Поверьте мне, и он, и я были хорошими пилотами.
Я задумался. Конечно, курс подготовки лётчика занимает не неделю и даже не месяц. Но они-то не начинающие. Да и не так это и сложно, более того, инструкция подробная, равно как и введение в пилотирование, прилагались к "стрекозе". Ну что ж, попробовать можно. Тем более, что на Балтику я вернусь нескоро, и кто знает, когда вертолёт сможет пригодиться. Тем более, я посмотрел – температурный режим у него начинался с минус десяти градусов по Фаренгейту, что, как известно, примерно соответствует минус двадцати трём градусам Цельсия. А зимы здесь, по Володиным рассказам, хоть и противные, но такие температуры бывают довольно редко, хотя, конечно, после того, как пыль от Уайнапутины придёт в эти места, всё может быть…
– Ребята, вы английский знаете?
– Лучше, если честно, немецкий либо французский, но осилим и английский, если надо. Впрочем, Ваня лучше меня знает язык коварного Альбиона.
– Есть перевод и на французский, – вспомнил я. – Значит, так. Выдам вам документацию. Читать начинайте сразу. Завтра после обеда поговорим о теории, а затем вы полетите у меня по очереди пассажирами. А там видно будет.
– Спасибо, Алексей Иванович!!
На второй день, мы потренировались на земле, после чего я позволил каждому из них взлететь и сесть со мной в качестве пассажира. Они сделали это столь грамотно, что у меня отлегло от сердца. А к пятому дню они уже летали немногим хуже меня.
Оставшееся время я проводил в управлении, а частично и на радиосвязи с Москвой. Там всё шло своим чередом, и моё присутствие было, по словам Саши Сикоева, конечно, желательно, но они могли и подождать. А ночи принадлежали Эсмеральде. По её просьбе, я нашёл хозяина "кассетника" – это был Виталий – и договорился о том, что я его пока одолжу. И каждый вечер мы танцевали под все менее любимую мною советскую эстраду, и обязательно под "Прощай!" А потом мы занимались физическими упражнениями другого типа, в результате чего я практически не высыпался.
Двенадцатого августа я разрешил нашим новым авиаторам совершить по самостоятельному полёту, после чего они под моим надзором (как будто я в этом хоть что-нибудь понимал) сделали техосмотр согласно инструкции. Обняв их по очереди, я сказал:
– Поздравляю вас, ребята, со сдачей экзамена на пилота вертолёта. Горючего у нас, конечно, не так много, но раз в неделю можете тренироваться.
В тот день, мы с Эсмеральдой впервые после возвращения в Николаев сходили на местный пляж, искупались и понежились в лучах ласкового солнца. А ночь, как и предыдущие, я провёл в объятиях Эсмеральды, но заснуть мне удалось только под утро. Проснулся я часа через два; еле-еле рассвело, но моей южноамериканской принцессы рядом не было, зато на столе меня ждал обильный завтрак. Времени было в обрез – "Русалка" уходила в Александров вскоре после рассвета, – но я всё равно вышел из домика и огляделся, надеясь её увидеть и наконец объясниться с ней. Её нигде не было, и, лишь когда мы отошли от берега, мне показалось, что я увидел чуть поодаль от причала миниатюрную девичью фигурку; но, когда я достал и расчехлил бинокль, никого там больше не было.
Может, так и лучше, подумал я тогда, и занялся другими делами, чтобы не думать о том, что я потерял – и о том, как я был виноват перед моей Лизой. Но перемена мест позволяет отвлечься от подобных мыслей. В Александрове необходимо было сделать последние приготовления, а затем последовала вечерняя переправа в Борисов, где я заночевал в свежепостроенной ночлежке. На следующее утро я еле-еле успел занять место в "княжеском" возке, в котором уже находились Тимофей Хорошев и двое моих ребят, и мы отправились в Новгород и далее на Тверь и Москву.
Погода была практически идеальная – было тепло, но не слишком жарко. Дороги были сухими, что позволяло нам проходить по сорок-пятьдесят километров в день, и двадцать четвёртого августа – четырнадцатого по местному календарю – около шести часов вечера мы прибыли в Новый Торг. Впервые за всю дорогу на станции не оказалось свежих лошадей, но их, увидев грозную бумагу от государя, клятвенно пообещали на следующее утро. И мы решили передохнуть, сходить в баню, а заодно и постираться – баня предоставляла такую услугу за весьма умеренную плату.
После того, как у меня в университете постирался кошелёк с деньгами и документами, я всегда проверяю карманы перед стиркой. И в кармане куртки я обнаружил записку, на которой были изображены две восьмиконечные звезды, так, как их рисуют инки. Внутри были написаны лишь четыре слова: "Ты прости меня, прощай…"