– Никита Григорьевич, – я с удовольствием заметил, что лицо того разгладилось, когда я назвал его на – ич, – ещё такое дело. Хотелось бы мне своих рудознатцев на Камень[8] послать, через твои земли, по воле государевой.
– Неведомы мне руды на Камне, княже, – голос Никиты звучал сокрушённо.
– Зато мне ведомы. А ещё мои люди знают выплавку доброго железа и меди. И хотели бы это делать на тамошних землях. Конечно, чтобы и у тебя интерес был.
Строганов сидел, как громом поражённый. Потом повернулся ко мне и сказал:
– Значит, княже, в долю меня взять хочешь.
– Именно так, Никита. А людей своих я бы по весне прислал, когда реки вскроются. Вот только дюже поздняя весна будет, думаю, не раньше мая, а то и в июне.
– И лето позднее будет?
– Не будет лета, будет сразу, как осень. А в августе уже морозы ударят.
– Да откуда сие тебе ведомо, княже? И про руды? И вещички у тебя разные чудесные, и дары твоих людей – и он показал мне наручные часы со взводом из американских запасов. – Княже, перекрестись!
Я перекрестился, не забыв сделать это двумя пальцами.
– Да, княже, чую я, приятелем твоим быть надобно. Приму я твоих людей честь по чести и пособлю им, чем смогу. Вот только пусть часть твоего железа и меди мне продавать будут. За хорошую цену.
– Добро, Никита. Договоришься с Лёнькой. А моё слово крепкое.
– Знаю, княже, слыхал про тебя. И моё тоже. А рыбу и соль я тебе много дешевле отдавать буду. Вот только скажи, зачем тебе столько?
Я рассказал ему про следующие два лета. Он сидел, поражённый.
– Если б я не видел, как ты перекрестился, я б подумал, что ты колдун, княже. Так вот. Сроблю я запасы у себя, ведь негоже, когда люди от голода умирают. И буду раздавать им, как и ты это решил. И тебе для богоугодного дела продам за столько, сколько мне всё это стоит. И братьям и сродникам своим поведаю. Вот только скажи, откель вы такие?
Я рассказал ему немного про Русскую Америку – конечно, не всё. Он же спросил:
– Есть у меня сын, Аникей Никитич. Странствовать хочет. Не возьмешь его с собой?
– Возьму, конечно. Вот только если к нам уедет, то нескоро вернётся.
– Вот и добро. Зато Строганов будет и в вашей Америке.
Распрощались мы сердечно и даже обнялись. Конечно, не факт, что нам в Америке нужен соглядатай Строгановых. Но вряд ли он в ближайшие годы сможет вернуться. А зато нам не только палки в колёса ставить не будут – нам на Урале помогут. А это дорогого стоит.
После этого, всё шло по накатанной. Я и далее учил Бориса и его родню, а особенно Ксению. И рассветы, и закаты становились всё зеленее, да и днём солнце было не желтовато-белым, каким ему надлежит быть, а красноватым, а небо приобрело отчётливый оранжевый оттенок, а к вечеру зеленело. Резко похолодало; по ночам лужи на улице замерзали, и я два или три раза чуть не упал по дороге в Кремль; каждый раз, к моему стыду, меня выручала Женя. Двадцать девятого сентября по старому стилю я временно распрощался со всеми моими учениками, а потом отправился на вечернюю службу и на исповедь к Патриарху, а тридцатого на литургию, которую на сей раз служили в соборе Чуда Архангела Михаила Чудова монастыря. А после неё я поехал в Измайлово.
По дороге в воздухе начали кружиться снежинки, но, к счастью, это быстро прекратилось, разве что землю изрядно успело припорошить. Я боялся за урожай и за скот, но в Измайлово для овец и коров были подготовлены скотные дворы и сеновалы, забитые сеном, а весь урожай был уже собран.
Практически все заводы уже работали. Речку успели запрудить в двух местах, и многие станки приводили в действие водяные колёса. Впрочем, первая паровая машина тоже уже была готова, пока ещё для ткацкой фабрики. На строительстве и на заводах работали вчерашние мастеровые, а кое-где и крестьянские дети. Меня поразило, насколько качественно здесь всё делалось; этим начало семнадцатого века выгодно отличалось не только от России девяностых годов века двадцатого, но и от Америки, и даже от Германии, где, несмотря на репутацию, лёгкий брак давно уже был в порядке вещей. И так как мы очень неплохо платили, а лучших обещали взять с собой в Америку, работа кипела – и продвигалась очень быстро, конечно, под руководством наших инженеров и строителей. А то, что мы ещё и учили их детей, давало им дополнительный стимул – потерять работу не хотел здесь никто.
На следующее утро, на торжественном построении, я вручал свежеотчеканенные медали лучшим кадетам из Царского Измайловского Военного Училища – так мы решили назвать свой "кадетский корпус". Золотые медали получили тринадцатилетние князь Михаил Скопин-Шуйский и Андрей Мышкин, младший сын кузнеца, ныне трудившегося на Измайловских заводах. Моё "смешение сословий" сработало на ура – оба были лучшими друзьями, несмотря на столь значительную разницу в происхождении.