– Панове, вы русские?
– Именно так.
– Се супруг мой, диакон Сергий. Убили его ляхи за то, что они с отцом Иренеем отказались переходить в унию. Приезжал некий униат-иерей, отец Гедеон, и склонял их к этому, а когда они сказали, что не пойдут на поклон папе римскому, тот приказал схватить отца Иренея. Муж мой хотел его защитить, так какой-то поляк зарубил его саблей.
Я спустился с коня и поклонился могиле, а затем матушке. Та робко улыбнулась:
– Рятуйте отца Иренея, добрые люди. Его матушка, Мария, захворала, когда мужа увезли. Дай-то Господи, чтобы хоть к ней супруг вернулся…
– А зачем он им? – сказал я и тут же пожалел. Но матушка ответила:
– Один из наших вернулся днесь из Любеча. Бает, там на рынке пять столбов поставили, и хвороста навезли. Боюсь я, добрый человек…
– Сделаем, что сможем, – пообещал я, подумав про себя, что это кардинально меняет наши планы. Мы собирались заночевать верстах в пяти от Любеча и наведаться туда рано утром. Теперь же мы гнали коней – хорошо еще, у каждого было по заводному – и к половине четвертого прибыли к хутору Березовка в двух верстах от города. Там мы услышали колокольный звон, доносившийся из Любеча.
Обоих стражников, стоявших у открытых ворот, наши ребята попросту сняли из винтовок, а затем мы вошли в город, ведя коней под уздцы и ступая как можно тише. В двух кварталах перед нами, насколько мы могли видеть, дорога расступалась и превращалась в площадь. Даже с того места, где мы были, был слышен гнусавый тенор, вещавший что-то на латыни, а затем другой – пониже – заговорил со странным акцентом:
– Ци иереи Алексий, Иреней и Борис, тако же диаконы Сергий и Александр, не последовали святой унии и посему суть еретики, повинны смерти через вогонь.
Я сделал знак – мы вскочили на коней и ворвались на рыночную плошадь, что у Пятницкой церкви. На ней к пяти столбам, под которыми были навалены огромные кучи хвороста, были привязаны люди в рясах. Даже с нескольких десятков метров было видно, что на лицах их не было живого места – лишь кровь и синяки. У четверых из них головы свисали, как у тряпичных кукол, а пятый силился выпрямить шею.
Толстый монах зажигал факел, а на помосте стояло трое: католический епископ, католический же священник, бубнивший и далее на латыни, и третий в православном священническом облачении. Униат, подумал я – ведь я в свое время был на свадьбе в униатском храме, и меня поразило, что убранство его, равно как и одежда священников, мало чем отличались от православной церкви. Что неудивительно – за переход под власть папы им разрешили оставить православную атрибутику и обряды. Перед помостом стояло два десятка польских солдат, а недалеко собрался безмолвствующий народ. И вдруг пятый священнослужитель наконец поднял голову и сказал твёрдым голосом:
– Отче! отпусти им, не ведя бо, что творят…[16]
Толстый монах ударил несчастного по лицу, взвизгнув:
– Zamknij usta, heretyku![17]
Но, завидев нас, бросил факел, встал на колени, и заорал, путая польские слова с русскими:
– Милосчи проше у паньства! Я не сам, меня змусили!
Солдаты побросали ружья и тоже попадали на колени, равно как и оба католика, а вот лжеправославный выставил крест и зычно крикнул:
– Кайтесь, грешницы[18]!
Его, как и других, споро повязали, пока другие бережно снимали священнослужителей. Тем временем, ко мне подбежал пожилой человек с вислыми усами.
– Моцпане!
– Не видишь, что ли, это князь Николаевский, – цыкнул на него один из людей Ионы. Тот побледнел и бухнулся на колени:
– Не ведали мы, что ты князь! Не гневайся!
– Вставай, – ответил я с улыбкой, – а то и правда буду гневаться.
– Княже светлейший, я – выборный городской голова, Иван Еремеев сын. Вон там мой дом. Снесите святых отцов туда, у меня дюже места.
Пока ребята несли их туда, он ещё раз попытался встать на колени – я еле-еле успел поддержать его:
– Не надо, Иване, мы не ляхи, мы с вами русские люди, у нас стоять на коленях потребно только перед Богом. И светлейшим меня называть не обязательно.
Тот махнул рукой, и ко мне подошли ещё с десяток пожилых людей.
– Княже, дозволь прошение подать… Не отдавайте нас больше ляхам. Хотим под руку православного царя.
– Мы вас никому не отдадим! – заверил их я, а сам подумал, что, не дай Бог, может, и заключат наши очередной договор, который вернет город полякам или там литвинам. И пообещал себе, что подниму этот вопрос с Борисом. Конечно, грустно, что потомок либо сродник того самого Семена Бельского, который перешел на сторону православной Руси, чтобы не изменять своей вере, теперь – предатель и агент Речи Посполитой в наших рядах… И что у него есть какое-никакое, но влияние на Бориса. Но ничего, прорвемся.