– Пшепрашам бардзо, пане кщёнже! Пан не розмавя по немецку?[24]
– Розмавям. – сказал я и перешел на язык тевтонов. – Вир кённен натюрлих аух дойч шпрехен.[25]
Дальнейший разговор проходил на этом языке. Главного посла звали, как оказалось, граф Себастьян Любомирский. Он привез нам требования – немедленно отпустить всех польских пленных, немедленно вернуть Любеч, а также и Чернигов, «незаконно захваченный русскими». Что город был частью России уже почти сто лет (да и исторически был русским, а не литовским), его – точнее, короля – интересовало мало.
– Очень хорошо, граф, – сказал я насмешливо. – В таком случае, я вас больше не задерживаю, можете возвращаться к вашему королю.
– То есть вы принимаете его условия? – спросил с надеждой граф.
– Лучше скажите ему, что если мы с вами сейчас не договоримся, то в следующий раз можете приезжать уже в Киев. Или в Гомель – мы еще не решили, какова будет наша следующая цель… И не забывайте, что не мы пришли на ваши земли, а вы на наши, и привели сюда еще и крымскую орду, что не является христианским деянием уж никак. Ну, с Богом! До скорого свидания!
С графа вдруг слетела спесь.
– Князь, – сказал тот. – Мне тоже кажется, что условия в этом письме неприемлемы. Расскажите о ваших.
– Да все очень просто. Новая граница устанавливается по Днепру от его слияния с рекой Сож до меридиана Козлограда[26], на восток до собственно Козлограда – который перейдёт к России – а далее, как и сейчас, к югу от Нежина и Путивля.
– А к северу от слияния Сожа и Днепра, граница будет проходить там же, где сейчас? – спросил граф, из чего я понял, что, скорее всего, победил.
– Именно так. Далее. Выплата единовременной компенсации, а также зерна и скота – коров и коз. Цифры указаны в этой бумаге. На землях, переходящих к России…
– Мы называем вашу страну Московией, пане кщёнже, – вякнул кто-то из поляков. – Русь – это Литва, а никак не Московия.
Да, вспомнил я, именно Польша придумала название «Московия» и пыталась убедить весь мир, что право на наследие древней Руси принадлежит Речи Посполитой. Холодно усмехнувшись, я убийственно посмотрел на него:
– Как вы называете мою державу у себя дома, меня не волнует. Но в договоре будет фигурировать настоящее её название – Россия. Или договора не будет вовсе. Тем более, что наша древняя столица – Киев – до сих пор в ваших руках.
– Не надо, не надо, – замахал руками Любомирский, одарив вякнувшего убийственным взглядом. – Какие у вас еще будут условия, князь?
– Благодарю вас, граф. Итак, на этих землях все крестьяне объявляются свободными. Выплаты компенсаций тем из помещиков, кому сейчас принадлежат деревни, переходящие к русским, всецело за счет польской казны. Кроме того, все крестьяне с Киевщины получат право беспрепятственного перехода в российское подданство в течение года. Как видите, условия весьма умеренные.
– Умеренные? – гневно вопросил другой поляк.
– Именно. Да, и еще. Надеюсь, что в будущем никаких враждебных действий Польша в отношении России предпринимать не будет.
– Конечно, князь, – поклонился Любомирский.
– Тогда вы не против, если мы добавим еще и следующее? Если Речь Посполитая нападет на Русь, либо как-либо ущемит российские интересы, или поддержит кого-либо другого в подобных начинаниях – в частности, татар, шведов либо османов – то Россия оставляет за собой право претендовать на все исторически русские земли в составе Речи Посполитой.
– И как же вы собираетесь предъявлять подобные претензии, – усмехнулся поляк, который ранее выступил насчет «Московии».
– Примерно так же, как мы уже поступили с вашими силами при Чернигове и Любече, – с вежливой улыбкой парировал я. – Впрочем, если не верите, давайте, пока вы здесь, возьмем Киев. Или Гомель с Оршей. Или и то, и другое.
Я не стал говорить, что мой полк был уже на полпути к Москве. А Любомирский побледнел и поспешил меня заверить:
– Простите пана Голембёвского, князь. Позвольте мне отвезти ваши условия в Варшаву.
– Пожалуйста, – и я протянул ему экземпляр на немецком языке.
– Вот только… не мог бы пан отпустить пана Духиньского в знак доброй воли?
Я подумал, что у меня в плену остаются поляки и познатнее, и с улыбкой ответил:
– Конечно, граф, при условии, что он признает свою неправоту.
– Благодарю вас. И, наконец, меня еще один вопрос. Я правильно понял, что все это по принципу «или все, или война»?