И Фарнсуорт рассказал, что видел он, как около дюжины воинов анаваи увели одного из своих в лес. Уводимый отчаянно сопротивлялся, однако держали его крепко. Отойдя подальше от стойбища, воины связали его по рукам и ногам, привязали к дереву, а после оставили на произвол судьбы, как он ни кричал им вслед. Фарнсуорт счел, что индеец молит освободить его.
Несомненно, картина весьма устрашающая. Вполне понимаю, отчего Фарнсуорт был перепуган. И все-таки на ритуальное жертвоприношение это, по-моему, не походило. Во всех прочитанных мною трудах на сию тему говорилось, что избранные для жертвоприношения обыкновенно почитали сие за честь и шли на алтарь добровольно.
Фарнсуорту я сказал, что описанное куда больше походит на казнь. Вполне вероятно, воин-анаваи совершил некий проступок, за каковой и был изгнан из племени. Однако Фарнсуорт оставался непоколебим: причина-де вовсе не в этом и якобы ему известна. Убоявшись «демона, что живет возле озера Траки», анаваи решили задобрить его жертвой, чтоб демон пощадил остальных.
Более Фарнсуорт об их фольклоре не знал ничего, однако за последний год слышал немало рассказов об исчезновении индейцев из деревень невдалеке от тех мест, где жили анаваи, – о хворых, стариках, детях, похищенных ночью, во сне, или ушедших в лес за хворостом либо по ягоды, а назад не вернувшихся. Разумеется, подобные сказания бытуют почти в каждой культуре, однако рассказ старика неожиданно запал мне в душу – возможно, из-за несчастного сынишки Нюстремов, ведь его тоже похитили среди ночи.
Рассказывал Фарнсуорт весьма неохотно, опасаясь, как бы я не подумал, будто он повредился в уме. Сдался старик лишь после моих уверений, что мне требуются именно знания – именно ради них я отправился в дебри Индейской территории, дабы исследовать причудливые, незнакомые индейские мифы и сопоставить их с явлениями, наблюдаемыми в реальности. Он понимал, что от путешествия к озеру Траки меня не удержит, но умолял отговорить от того же Доннера и остальных.
Боюсь, однако ж, что похвастать особым влиянием на Доннера я не могу, а в данном вопросе уж точно. Что до меня самого – признаться, предостережения Фарнсуорта возымели эффект прямо противоположный желаемому. С тех самых пор я думать не могу ни о чем, кроме возможности встретиться с сим самобытным племенем, да об упомянутом стариком духе – вернее, «демоне» – с озера Траки.
И, разумеется, о тебе, дорогая моя. И потому письмо на сем поспешу завершить, пока ты не пожалела о скоропалительном решении выйти замуж за этакого велеречивого старого балабола. Порой я просто диву даюсь: как только ты, женщина столь образованная, мудрая, прекрасная во всех отношениях, могла согласиться стать женой чудаковатого, упрямого дурня? Ведь, как ни люблю я тебя, как по тебе ни скучаю, как ни хочу вернуться к тебе, мне прекрасно известно: прослышав о чудище, якобы обитающем близ озера Траки, я не успокоюсь, пока не отправлюсь туда и не выясню досконально, что там такое творится. Тебе, вне всяких сомнений, весть о подобных намерениях радости не доставит, но ты же понимаешь, что эта загадка, если я не попробую ее разрешить, не даст мне покоя до конца моих дней. Так что ты, дорогая Марджи, обо мне не тревожься и знай: я твердо намерен вернуться к тебе как можно скорее.
Твой любящий муж,
Эдвин
Июль 1846 г.
Глава шестая
«Прощайте, прощайте»…
Эти слова до сих пор звенели в ушах, хотя остальной обоз, те, кто следовал в Орегон, уже который час, как укатили вдаль, оставив группу поменьше на берегу речушки Литл-Сэнди. Отъезжая, фургоны, общим числом больше сотни, подняли в воздух целую тучу густой, удушливой пыли. Мог ли Стэнтон представить себе, как им не терпится продолжить путь? Мог ли вообразить, как они рады оставить позади, в прошлом, все неудачи – особенно память о зверски зарезанном сынишке Нюстремов? Знал ли, насколько рады они расставанию со вздорной партией Доннера, как окрестили со временем группу переселяющихся в Калифорнию? С Эдвином Брайантом и небольшим отрядом из тех, кто предпочел ехать вперед, он распрощался несколькими днями раньше, еще в форте Ларами, и уже стосковался по единственному другу.
По небу, низко – подними только руку, и, ей-богу, дотянешься – неспешно плыли белые облака, пушистые, словно коробочки хлопка на стебле. Зеленое с золотом лоскутное одеяло тянущейся к горизонту равнины змейкой пересекала Литл-Сэнди – тиха, спокойна, и, верная названию[8], совсем не широка. Трудно было представить, будто здесь может случиться хоть что-то дурное…