— Ты слишком быстро идешь, Жан-Марк, я за тобой не успеваю.
Он улыбнулся и пошел медленнее, ровным, крупным шагом, держа руки в карманах. Она следовала за ним. Пляж принадлежал им, огромный, плоский, однообразный. Отошедшее вдаль море стало всего лишь блестящей полосой на горизонте. От этого пейзажа — без вешек, без возвышений, полутвердого, полужидкого, голубого и бежевого, залитого солнцем, туманного, бесконечного — исходило ощущение сверхъестественного покоя.
— Так замечательно идти по этому твердому песку! — сказал Жан-Марк. — Ты часто сюда приходишь?
— Да, — ответила она. — Мы с Маду любим собирать здесь раковины.
— В сущности, Довиль переносим только в конце сезона… Ни души!.. Я бы мог идти и идти так многие километры… Теряешь контакт с реальным миром, уже ничего не видишь, погружаешься в свои мысли…
Он вздохнул глубоко, с наслаждением. Франсуаза была счастлива, что оба ее брата, возвратившись из своих поездок, приехали к ней в Тук на уик-энд. Они так давно не собирались втроем у Маду! Даниэль остался с тетушкой этим утром из-за фенеков. Она была и очарована этими зверьками, и одновременно озабочена, не зная, как их воспитывать. Разумеется, Даниэлю и в голову не пришла мысль о трудностях! Он действовал, прежде чем подумать! Жан-Марк поднял гальку и резким взмахом руки запустил ее далеко перед собой.
— Что ты теперь рассчитываешь делать? — спросил он.
Франсуаза посмотрела на траекторию камня в воздухе, опустила глаза, ослепленная солнцем, и прошептала:
— В каком смысле?
— Не собираешься же ты похоронить себя здесь, все-таки ты вернешься в Париж…
— Да, — сказала она, — я решила продолжить учебу в Институте восточных языков.
— Вот как? Ты внушаешь мне беспокойство!
— Почему?
— Не знаю… после того, что произошло…
Она горячо возразила:
— Именно, Жан-Марк! Со мной произошло нечто чрезвычайное! Я едва не умерла, долго существовала словно оглушенная шоком, и только сейчас наконец поняла, насколько было глупо, трусливо, ужасно то, что я делала…
— Но ты снова его увидишь?
— Я уже видела его! Он приезжал в Тук!
Жан-Марк остолбенел, пришел в замешательство и пробормотал:
— Ну, наглости ему не занимать!
И сразу же пошел быстрым шагом. Франсуаза догнала его.
— Своим приездом он оказал мне большую пользу! — сказала она. — Я осознала, что все это уже позади, что я снова обрела равновесие!.. Если бы ты знал, как это прекрасно — быть в согласии с самой собой, чувствовать себя чистой!..
— Все это слова! Когда ты вновь окажешься перед этим типом…
— Он уже ничем не может мне навредить. А я для него могу сделать многое!
— Что-то я уже ничего не соображаю!
— Очень жаль! Ты должен соображать больше, чем кто-либо! — Она подчеркнуто сделала паузу и сказала, понизив голос: — Как у тебя с Кароль?
Жан-Марк наклонился, поднял еще одну гальку и прицелился в покрытый водорослями обломок затонувшего судна, лежащий в двадцати метрах от них.
— С этим покончено, — ответил он, энергично разворачивая руку для взмаха.
Франсуаза была настолько не готова к такому ответу, что сначала не решилась обрадоваться.
— Как? — спросила она.
Камень с гулким звуком стукнулся об обломок и отскочил.
— Да так! — ответил Жан-Марк. — Я внес ясность в ситуацию. Впрочем, она очень хорошо это перенесла. Ты знаешь, Кароль сильнее, чем можно подумать!..
— А ты, Жан-Марк?
— Я тоже, я — здоровяк. Наконец… я им стал!
Франсуаза вся засветилась радостью. Она посмотрела на брата, тот выпрямился навстречу ветру, одетый в водолазку и брюки, обтягивающие бедра. Его лицо, покрытое морскими брызгами, выражало решительность и жажду жизни. Несомненно, он был счастлив, что освободился! Сам он, вероятно, приписывал этот успех собственной воле или охлаждению, в то время как Франсуаза видела в этом обстоятельства, предопределенные свыше. Она сочувствовала ему, видя, что он полагается только на себя в этот очень трудный для него период и тем самым лишается страха быть судимым и надежды на спасение Господом. Не удивительно ли, что ее брат и она почти одновременно обрели силу духа? Все было стерто, выровнено, вычищено перед ними, как на этом пляже после морского отлива. Они собирались вновь окунуться в жизнь с чистым сердцем и нерастраченной энергией. Они долго шли бок о бок, молча, выдыхая запах соли и йода, обходя большие лужи стоячей воды. Со стороны моря, едва различимого, доносился приглушенный рокот. Чайки кружили и садились там, где бахромой накатывалась морская пена.
— Надо возвращаться, — сказала Франсуаза.