— Эти три месяца с тетей в Туке принесли мне большую пользу. Я много думала. Взяла себя в руки. Это было своего рода уединение, понимаете?..
Он кивнул головой. И вдруг сказал:
— Я тоже хотел покончить с собой.
Она удивилась:
— Когда?
— Успокойтесь, не в эти дни! — ответил он, насмешливо улыбнувшись. — Лет десять назад. Я, собственно, даже не знаю почему. Разумеется, не из-за чего-то конкретного, как вы…
Она отвернулась.
— Я нашел в ящике отцовский револьвер, — продолжал Козлов. — Он был заряжен. Какое искушение! В жизни все вызывало у меня отвращение. Вы видите, я обладаю всем, что требуется для того, чтобы вас понять…
— Тут нет ничего общего…
— Всегда есть что-то общее у двоих людей, каждый из которых пытался оборвать свое существование. Каковы бы ни были мотивы! В самом деле, кого вы хотели уничтожить, покончив с собой, — себя или других?
— Не понимаю.
— Ведь вы решились на этот шаг ради того, чтобы все забыть, зачеркнуть?
— Разумеется!
Козлов удержался, чтобы не рассмеяться. Постепенно он подвел ее к разговору о том, о чем ей хотелось молчать. К этому он и клонил!
— А вам не приходила в голову мысль, что после вашего исчезновения у вас оставалось бы достаточно совести, чтобы наблюдать — оттуда — смятение, посеянное вашим уходом?
— Нет.
— Вы меня удивляете! Обычно у кандидата на самоубийство, если он хотя бы немного верующий, бывает чувство, что он сыграет свою роль и перейдет от утомительного состояния актера к спокойному состоянию зрителя. Он воображает, что удобно устроится в тени, в партере, среди многочисленной публики, и будет смотреть на освещенную сцену, на живые существа, взбудораженные обстоятельствами, от которых он мудро отказался. Я преувеличиваю, но отчасти ведь это так, нет?
— Совсем нет.
— Тогда, по-вашему, смерть — это черная дыра?
— Да.
— Значит, вы не верите в Бога.
— Нет, верю.
— Даже вот сейчас?
— Да.
— Вы бросили ему вызов: «Я иду к тебе, потому что ты не идешь ко мне…»
Она опустила голову.
— Не думайте, что я вас осуждаю за желание лишить себя жизни, — продолжал он. — Самоубийство — это акт гордости и ума. Героическое решение в состоянии малодушия. К тому же это единственный выбор, который является окончательным. Можно взять назад свое слово, бросить дом, расторгнуть брак, — порвать со всем, кроме смерти!
Конечно, она была одновременно и тронута тем, что он принимает ее во внимание, и расстроена оттого, что это происходит по такому неприятному поводу. Он решил развить свой успех и продолжал, немного понизив голос:
— Нужно мужество, много мужества, чтобы сделать то, что ты сделала, малышка!
Зазвенел стакан, скатившийся по столу. Франсуаза неожиданно встала. Он посмотрел на нее с удивлением.
— Мне очень жаль, что моя тетя рассказала вам всю эту историю, — сказала она сухо. — Прошу меня извинить: мне нужно идти…
И она ушла, оставив его пригвожденным к месту.
На улице Франсуаза ругала себя за этот уход, который был очень похож на бегство. Охваченная возмущением, она не сумела ответить ему так, как он этого заслуживал. Он слишком складно говорил, слишком пристально на нее смотрел, он ее парализовал. Сейчас, когда его уже не было рядом, пришли в голову все слова, которые она должна была ему сказать. «Для меня, господин Козлов, самоубийство — это болезненное состояние… Я верю в Бога всеми силами души… Несомненно, Его со мной не было, когда я совершала то безумие… Сейчас ко мне снова вернулось хладнокровие… Я знаю, чего хочу, знаю, куда иду…» Злость удесятеряла ее красноречие. Она торжествовала. А он этого не знал. Она была зла на Маду за болтливость. Что он сказал, чтобы ее обмануть? Он был так ловок! Лучше всего было бы больше его не видеть. Перейти в группу к другому ассистенту. Она была бы не первая, кто это сделал. Вдруг у Франсуазы возникло чувство, что за ней кто-то идет. Не он ли преследует ее? Она испугалась и обернулась. Нет, это был не он. Вздохнув с облегчением, она продолжала свою прогулку, без всякой цели кружа по кварталу. Улица за улицей, под шум и городское движение она развеивала свою досаду.