— Я собираюсь сматываться.
— Уже? — произнесла она, взглянув на него с недовольным видом.
— Да. Я обещал Дидье прийти не слишком поздно. К тому же я увожу Франсуазу…
— Но… но это невозможно!.. Вы не можете уйти оба!
— Для того чтобы смотреть фотоснимки, мы вам не нужны!..
Жан-Марк говорил быстро, чтобы преодолеть в себе страх — выступать против Кароль было непросто! Как только он вышел из зоны воздействия ее взгляда, ее духов, он вновь обрел уверенность в себе. Дюурионы и Шалузы, когда он выразил сожаление, что они с сестрой не смогут присутствовать на демонстрации диапозитивов, дружно воскликнули, что ни он, ни Франсуаза ничего не потеряют, поскольку в их возрасте имеются занятия и получше.
— Уходите быстро, мои дорогие! — сказала им Кароль со снисходительными нотками в голосе.
— И Франсуаза тоже уходит? — спросил Филипп.
— Ну да, они так договорились, — сухо заметила Кароль.
Даниэль воспользовался случаем, чтобы тоже улизнуть: у него завтра контрольная по физике, а он к ней еще не подготовился.
— Можно уже гасить свет? — спросила госпожа Дюурион.
Кароль безропотно сидела рядом с Моник Шалуз. За время круиза она насмотрелась на Поля Дюуриона, который носился среди руин с фотоаппаратом в руках, щелкал в упор античные храмы и современных крестьян. И вот теперь ей приходится созерцать вереницу этих видов с комментариями Колетт. Лично она ненавидела фотографии. Прежде всего потому, что не считала себя фотогеничной. А еще потому, что эти свидетельства ушедшего времени наводили ее на мысли о старости и смерти. «Придет день, когда от нас уже ничего не останется, кроме маленьких, старомодных, смешных изображений…» Филипп повернул выключатель. Наступила темнота, в которой засветился белый четырехугольник экрана. Кароль услышала, как с глухим звуком закрылась входная дверь: Жан-Марк и Франсуаза ушли. «Это уж слишком, вдвоем!» — подумала она про себя. И со злостью мысленно последовала за ними в их веселое бегство, подальше от взрослых, подальше от скучных обязанностей…
В глубине гостиной неожиданно выросли колонны Парфенона с голубым в белый горошек платьем госпожи Дюурион на первом плане.
— Потрясающе! — запищала Моник Шалуз. — Мрамор, бело-розовый оттенок мрамора! Он красивей, чем в природе!
Потом возник господин Шалуз в шортах и полотняной шляпе перед храмом Нептуна в Пэстуме. Теперь восторгалась Кароль. Казалось, что ее голос звенит под стеклянным колоколом. Этот сговор между братом и сестрой, это радостное соучастие. Жан-Марк, разумеется, сообщил Франсуазе, что порвал с ней. Он гордится тем, что произошло. Еще бы! Его первый мужской успех. А эта маленькая потаскушка с ужимками недотроги, она-то как, наверное, обрадовалась!
— И это, не правда ли, восхитительно?.. Вы помните, Кароль?
— Это… Это Олимпия?
— Нет. Это Дельфы, давайте посмотрим!
— В любом случае, Поль, вы необыкновенный художник! И установка кадра, и чувство объема!
Жан-Марк с сестрой даже сейчас, может быть, говорят о ней. Разумеется, чтобы ее растоптать. В этом отношении можно положиться на Франсуазу. Кароль сцепила руки в замок. Неожиданно над камином возникло крупным планом женское лицо, загорелое, смеющееся, с морщинками, появившимися от солнца. «Боже мой! Неужели это я? Да! Какой ужас!»
— А! Вот и наша восхитительная Кароль! — сообщила Колетт Дюурион.
Игла вонзилась в самое сердце. Кароль содрогнулась. Она никогда не замечала у себя этой фальшивой молодости. А кожа на лице! Тридцать три года! «Самый прекрасный возраст для женщины!» — провозглашали дурацкие модные журналы. Вероятно, Жан-Марк так не считает. Нет, она никогда не простит ему оскорбления, унижения, нанесенного в тот момент, когда ей пришлось впервые засомневаться в своей власти.
— Я прошу вас уничтожить этот снимок! — сказала она.
— О, нет! — воскликнул Поль Дюурион. — Он самый красивый в моей коллекции! Вы на нем такая живая, такая очаровательная…
Шалузы переусердствовали. Кароль опустила голову. Все лгали. Правдой был только уход Жан-Марка. «Что он сейчас делает? С кем танцует? С кем обнимается?»
— Кароль, вы помните?.. Фиакр в Афинах… ночной ужин в Пирее… Старый моряк… Наше купание…