Она подошла к полке и взяла свежую бутылку своей единственной потребности. Она провела дрожащими губами по стеклянной соломинке, чувствуя, как онемение впитывает ее печаль. Оно медленно угасло. Осталась лишь глухая пульсация. Она опустила ее обратно в бутылку и позволила этому течь по горлу. Она не нуждалась ни в ком, и ни в чем. Она много раз доказывала себе это. Одиночество – это свобода. Она приняла его.
- Все это дерьмо. Все это. Счастливые концовки – выдумки. Для дураков и поэтов, - oна услышала невнятные нотки в своем голосе.
Почувствовав, что ее ноги устали, она просто позволила себе соскользнуть и сесть на пол. В голове у нее помутилось.
Потом она услышала шум наверху, поднялся ветер, и она не могла вспомнить, закрыла ли она окно этим утром. Ей было трудно вспомнить это утро. Все, что она могла видеть, это Эмбер, целующую Карла, когда комната пришла в неистовство.
- Мог бы и меня так поцеловать. Дешевая шлюха – это в его стиле, не так ли? Надеюсь, он подхватит заразу от нее. Так им обоим и надо.
Она оттолкнулась от пола и нетвердой походкой направилась к лестнице, сжимая в руке бутылку. Ее глаза были расфокусированы, и она дважды пропустила нижнюю ступеньку, прежде чем, наконец, нашла ее.
- Проклятые твари продолжают двигаться.
Она рассмеялась собственной шутке и крепко ухватилась за стену, поднимаясь наверх. Занавеска трепетала на ветру, а на полу валялась ее скромная книжная коллекция. Она пнула книги под кровать, прежде чем рухнуть на нее самой.
- Вот что нужно, чтобы не нуждаться ни в ком. Особенно в тебе, Карл Бек, с твоими шрамами и красивыми глазами, - oна позволила двум жирным каплям опия упасть на язык и смутно улыбнулась потолку.
В комнате стоял ужасный запах, и она решила, что туда прокрался скунс. Это, как и то, почему скунс взобрался на стену здания, не имело для нее большого значения в этом состоянии. Это был ответ на проблему, на которой она не могла сосредоточиться, в которой было столько же смысла, как и во всем остальном. Как Карл вел себя с ней на прошлой неделе.
Ее внимание привлек скребущий звук из-под кровати. Она зажгла фонарь на тумбочке, что заняло всего три попытки, подвиг, которым она странно гордилась, и крикнула:
- У меня нет ни желания, ни возможности иметь с тобой дело.
Скрежет стал громче, и она наклонилась над краем, чтобы посмотреть, что проникло в ее комнату. Ее голова казалась слишком тяжелой, и она обнаружила, что лежит на полу. Она рассмеялась над нелепостью ситуации. Долгий утробный смех, граничащий с безумием. Потом она повернула голову и заглянула под кровать.
Два черных глаза смотрели с серого лица с кривой усмешкой. Она растерянно заморгала, думая, что он просто исчезнет.
- Кто вы? - спросила она то, что, как она была уверена, было плодом ее воображения.
Черные глаза, которые казались темнее теней, отбрасываемых ветром, моргнули, когда пламя фонаря плясало на подоконнике наверху.
- Tы ведь на самом деле не там, мистер Монстр? Ты всего лишь тень, а я слишком сонная, чтобы играть с тобой.
Она с усилием поднялась на колени. Из нее вырвалось тихое фырканье, когда она поняла, что, возможно, переборщила со своим онемением разума. Она медленно поднялась и упала, зачарованно глядя на пламя в фонаре. Что-то схватило ее за ногу, и она попыталась оттолкнуть его. Он усилил хватку, как стальной обруч, и она обнаружила, что с громким стуком упала на спину. Дыхание покинуло ее с громким свистом. Она повернулась и уставилась на серую руку на своей лодыжке, пытаясь слабо сопротивляться.
- И-и-иди-и-и ко-о-о мне-е-е!
Испуганный вскрик вырвался из ее рта, когда она почувствовала, что скользнула под кровать. Она оказалась лицом к лицу с монстром под кроватью и открыла рот, чтобы закричать, когда он ударил ее кулаком в бок. Она обнаружила, что не может закончить крик, так как ее легкие заполнила кровь. Его мрачная улыбка была последним, что она увидела, когда рот, полный острых зубов, разверзся и погрузился в ее мягкую плоть.
Хассе Ола вскрикнул от боли и рухнул на пол небольшого здания. Ривер вскочил на ноги и подбежал к нему, когда его тело начало биться в конвульсиях. Его мускулы перекатывались под кожей, а глаза закатывались, пока он метался. Ривер лихорадочно оглядел комнату, схватил гроссбух, в котором записывал налоги, и сорвал обложку.
Он хотел было сунуть кожу в рот Хассе, но замер, услышав, как молодой человек заговорил впервые за три года их совместной жизни. Его спина изогнулась с болезненным воплем:
- Ве-е-е-енди-и-и-иго-о-о!