Из маминых милых глаз текут слезы. Вскакиваю и обнимаю.
- Мамочка, не плачьте, не плачьте.
- Да больно уж обидно, доченька...
Господи, неужели мне еще придется и маму от него защищать? Я сама думала... А что, если он не спит и все слышит?
- Мамочка, а он спит?
- Давно уж дрыхнет.
Мама смешно, смешно махнула своей, словно обваренной, красной от стирки рукой и еще смешнее сморщила лицо. Сломался нос и вся переносица в морщинах... Так и хочется поцеловать. И черненькие, старенькие бровки сломались. А рука у ней хоть красная, но красивая и маленькая. И пальцы тонкие, с подушечками на концах.
- Ой, мамочка, милая, и Шуру голодом морит. Он теперь в "Европейской" гостинице служит. Еще ни разу не был у нас.
- Ну, ладно, ладно, доченька. Теперь будет все хорошо. Раздевайся, ложись спать. Устала поди...
- ...А на службе скучно. Александр Андреич - ничего себе, а Зайцев совсем дурак. Знаете, это его помощник. У меня только одна подруга там. Очень хорошая... Хлеба с маслом дает.
- Спи, спи, моя родная, Господь с тобой...
Мама крестит меня, целует в лоб, а я обхватываю ее мягкую, теплую шею руками.
- Мамочка, милая, как я счастлива теперь.
- Ну, ну, спи с Богом.
- А тут Николай Павлович приходил. Худой такой, бледный, с красными глазами, а хороший. Все говорит: учиться, учиться, Фея, надо...
- Он и всегда был хороший человек.
- И Френев мне писать будет... Вы не сердитесь, мамочка, что мы в Вологде с ним поцеловались. Только один раз, и то я сама захотела.
- Ну, ну, спи с Богом, устала ведь.
- А я скоро, послезавтра, получу первое жалованье. За полмесяца четыреста рублей. Вот папа-то рад будет. Он тут даже на зубной порошок не давал. Я вам буду все деньги отдавать. Не хочу, чтобы ему.
- Ох, дурочка ты моя. Все равно, мне надо у него на расходы брать. Ну, спи, спи с Богом.
- Я, мамочка, его совсем больше не люблю, а вас еще больше люблю.
- Хорошо, хорошо, доченька.
- А разбудите меня завтра в восемь часов?
- Хорошо, хорошо, спи.
- И чай, мамочка, завтра будет?
- Ну как же, разве я провожу тебя без чаю?
- Спокойной ночи, мамочка.
- Спи, моя родная.
16 мая.
Проснулась оттого, что Борька трясет за плечо и кричит в самое ухо:
- Феюша, Фея, Фея, Феюшка, вставай... Я ведь приехал... Ой, мама, Феюшка что-то мычит...
- Борька, милый!
- Наконец! Продрала зенки! Чего дрыхнешь? Ведь я приехал...
А сам, сияя своей рожицей, тянется с поцелуями.
- Ах, мамочка, самовар уже готов! Вот хорошо-то! За всю жизнь первый раз с чаем ухожу на службу.
Чай пью с хлебом. Не маленький кусочек, а ешь, сколько хочешь. И с собою мама дает еще хлеба.
В канцелярию влетела бомбой. Сама чувствую, что на лице глупая, во весь рот, улыбка. Кричу так звонко, что сама удивляюсь:
- Здравствуйте, Елена Ильинишна...
- Здравствуйте, здравствуйте, золотце. Что это золотце так сияет сегодня?
- Ах, Елена Ильинишна, мама приехала.
- А, мама? Наверное из деревни? Привезла чего-нибудь? Да?
- Да, да... Ничего особенного. Рыжиков в боченке, творогу, масла немного, да еще сухарей...
- Сухарей. Вот золотце счастливое... Я очень люблю пить чай с сухарями.
- Ой, Елена Ильинишна, хотите, я вам завтра принесу?
- Ну, что вы, золотце, спасибо.
- Ей-богу, Елена Ильинишна, принесу.
- Нет, нет, что вы за глупости говорите.
- Господи, Елена Ильинишна, да вы должны взять. Раз я вас люблю, вы должны, должны, должны... Все равно не хорошо будет, если не возьмете.
- Ну, ну, золотце, теперь не угощают. Теперь такое время... Все дорого...
- Елена Ильинишна, вы должны. Мне никакого дела нет до времени. Сказала принесу, - вот и все.
- Хорошо, хорошо, идите, золотце, работайте.
Сажусь за стол. Ах, и Маруся... Как она хорошо смотрит! Смотрит и улыбается.
- Ой, Маруся, как я счастлива. И мама сказала, что скоро Сережа приедет.
- А кто такой Сережа?
- Это мой брат. Он в отпуску в деревне был. Ох, умный какой. Ужасно хороший и очень умный.
- А он интересный?
- По-моему, интересный. Высокого роста. Знаешь, лицо такое, смуглое.
- Я люблю смуглых мужчин.
- ...Усов и бороды нет. И потом губы у него удивительные, когда улыбается... Вот такая ямочка тут. И улыбка милая, хорошая. Очень симпатичное лицо. Прямо видно, что интеллигентный человек.
- А он образованный?
- Да, он... ну, как все. И потом все на курсах... Английский, немецкий, французский еще знает... И еще, когда на фронте не был, то все заведующий был. Разные там отделы народного образования основывает. И он все поймет, каждого человека. Прямо удивительно, как меня понимает. Всю, всю. Я его безумно люблю.
- А нос у него какой?
- А нос, как у меня... Ой, вру, вру. У меня ведь картошка...
- Нет, что ты, Фея, когда в профиль, у тебя не картошка.
- Да нет, нет, ты не понимаешь. В длину такой, как у меня. Не узкий, не широкий. Так в общем - средний... Ну, русский прямо нос. А вообще-то лицо у Сережи не русское.
- А на кого он похож?
- На французского летчика.
- Ну, как же летчика? Летчики же разные бывают. И потом сколько ему лет?
- Ну, как тебе об'яснить... Я там и не знаю. Двадцать пять или двадцать два, или двадцать три. А брюки - галифе. Высокий такой, и френч еще. Усики только чуть-чуть... черненькие...
- Я бы хотела его увидеть.
- Ой, Маруся. В общем, нельзя назвать красавцем. Ну, да я и не люблю таких, знаешь, парикмахерских усов. И румяных вот таких щек. И ты не любишь?
- Да, я тоже не люблю.
- Он...
Господи, как я заболталась. Елена Ильинишна говорит:
- Ну, золотце, кончили вы? Принимайтесь за работу.
Противная эта Елена Ильинишна. И сухарей давеча нарочно попросила. Разговаривать теперь мешает.
- Ой, Елена Ильинишна, извините, я так сегодня счастлива. И знаете, еще скоро Френев приедет. Ты знаешь, Маруся, я его прямо люблю...
- Ну, хорошо, Феечка, давайте работать. Елена Ильинишна сердится.
- Верно. Давай, Маруся, давай...
А мама приготовит чай, когда приду домой. Господи, как я счастлива. И завтра утром тоже чай. Ах, мамочка, мамочка милая. Ты не знаешь, как я тут страдала... Хорошо теперь.