Спросив про кровь на её лице в тот день, она ответила, что мне показалось.
Ложь.
После нашей «милой» беседы, я спустился вниз, чтобы проверить дедушку. Любое затишье теперь кажется мне ужасной катастрофой. Я слишком боялся зайти в его комнату и увидеть охладевший труп, не имеющий признаков жизни.
Дед стоял на кухне у кувшина с водой, судорожно хватая что-то маленькое и белое. Я почти сразу понял, что это были прописанные ему таблетки. Мне вдруг стало очень грустно смотреть на его нынешнее состояние. Нелицеприятное зрелище, смотреть на то, как вирус пожирает своего носителя.
Вечер прошёл без особых потрясений, и с наступлением темноты я понял, что мне снова не удастся уснуть. Около десяти вечера я уже расположился на диване, проспал до двух с половиной ночи (поставил свой личный рекорд), после чего опять смотрел в потолок, разглядывая еле заметные тени, бегающие из одного угла в другой. Они напоминали мне отрубленные конечности рук (до локтя), которые искали своих хозяев. Дом был погружен в глубокий сон, который нарушал лишь один человек, лежавший на старом-старом диване.
Недолго думая, я поднялся и снова пошёл на веранду, завернувшись в тот самый халат, и усевшись на то самое кресло. Я снова вглядывался в темноту, как и прошлой ночью. Может, мне теперь суждено всю жизнь провести в объятиях чёртовой бессонницы?
Я не помню, как оказался в доме, и не помню, когда успел выкурить целую пачку сигарет, которые купил совсем недавно. От меня несло табаком, я был пропитан этим запахом до мозга костей. Чувствовал тепло внутри лёгких. Было ощущение, будто я просто существую: неизвестно где, и неизвестно зачем.
Я посмотрел на часы, которые показывали 5:28. На улице медленно светало, в окно просачивались через тёмные занавески первые лучи приходящего солнца. От этого начинала болеть голова… или от сигарет? В голове был полнейший бардак, и я не в силах его разобрать.
Первым поднялся с кровати мой дед, и мы вместе уселись за стол и принялись пить утренний кофе. Через некоторое время спустилась Лесли. Она выглядела более потрёпанной, чем обычно. Подойдя к нам ближе, я разглядел запёкшуюся кровь в уголках её губ. Я был практически уверен, что это не варенье.
- Лесли, вы в порядке? – С осторожностью спросил дед, отодвигая уже пустую чашку в сторону.
- Да, а что такое?
Я указал на уголки губ немым жестом, и Лесли в недоумении подошла к зеркалу, чтобы осмотреться.
- Чёрт… - Она побежала в ванную комнату, и отсутствовала минут десять, если не меньше. В конечном итоге, завтракать она так и не спустилась, оставив меня наедине с дедом, который опять смотрел новости. В этот раз показывали лишь политическую ерунду, которую я вообще не понимал.
Я поднялся наверх, и снова постучался в СВОЮ комнату, ожидая, пока Лесли подойдёт к двери и откроет её. Так она и сделала. Я прошёл вперёд и облокотился на стену, пока она садилась на кровать.
- Что это было?
- Ты о чём?
Я повторил свой утренний немой жест, и она, кажется, поняла, что я имел в виду.
- А, ну, я просто губы покусала. Видимо, у меня из-за этого пошла кровь, и я её не смыла.
- Да ну, серьёзно? Я-то думал, что ты выдумаешь что-нибудь про клубничное варенье.
- Эй, я не вру… я покусала губы. – Она улыбнулась, как бы говоря мне «Заткнись, я не хочу продолжать эту тему». Я и не продолжал, это было чистое любопытство.
- Я сейчас поеду в магазин, не хочешь составить компанию? – Спросил я, прежде чем закрыть за собой дверь. Я уже стоял у порога, и, недолго думая, Лесли согласилась.
Я накинул кожаную куртку и вышел на улицу. Утреннее солнце исчезло с неба, и его заменили синие тучи, не предвещавшие ничего хорошего. Дождя не было, но я нутром чуял, что он придёт уже очень скоро. Лесли вышла через 10 минут, и, сев в машину, мы поехали в магазин Costco.
Дорога выдалась совсем не долгой. По сути, я не обратил внимания на то, сколько мы ехали, может минут 15, или даже меньше. Лесли молчала, слушая музыкальную подборку песен из тарантиновских фильмов (для меня настоящий культ), и в течение всего времени мы не выронили ни звука. Впрочем, это и к лучшему, я вовсе не являлся приверженцем всякой болтовни.
В магазине было совсем немного людей. Причиной этому, скорее всего, было дневное время суток, когда все живые души отсиживали задницы на работе. Будь я в Камроузе, я бы тоже сейчас отсиживал свою задницу на неудобном стуле, делая тщательный перевод какой-нибудь новенькой книжки на несколько языков. Я вовсе не говорю, что мне не нравится моя работа. Нравится, просто со временем даже любимое дело может превратиться в ненавистную обязанность.