— Когда она вернется? — Он выталкивал меня, но безрезультатно. — Я выследил Гектора Приму. Здесь, в этом городе. Джулия говорила, она его знает. Сказала, познакомит, если заплачу. Ну так я заплатил. Теперь хочу познакомиться.
— Нет тут Гектора Примы.
— Я всему вашему сраному городу расскажу, что здесь случилось. Буду стоять под дверью неделями. Месяцами. Сколько надо, столько и буду.
Мужчина опустил глаза, отступил на шаг. Комната за дверью была не больше моей собственной квартиры. Такая же обшарпанная и затхлая. Я огляделся и не увидел никаких следов Джулии. Мужчина старательно избегал смотреть мне в глаза, и только часто прерывисто дышал, пока я исследовал его, а может, и ее тоже, комнату.
— Где она?
— Ушла, — повторил он.
— Когда вернется? — Я слышал в собственном голосе ярость, но похоже было скорее на нытье.
— Никогда.
— Почему?
Теперь он смотрел мне прямо в глаза.
— Потому что привела сюда тебя. Я ее вышвырнул. Твои деньги она забрала. Мои, кстати, тоже. Здесь нельзя болтать о Гекторе Приме. Иначе… иначе все кончится.
Я упал на кушетку. Она заскрипела и застонала подо мной.
— Ты он?
— Нет.
Он тяжко вздохнул и сел на пол спиной к стене, обхватил задранные колени руками и стал выглядеть каким-то хрупким.
— Я записываю что… он говорит. Тайком. Если это выплывет, он перестанет со мной разговаривать.
— Не понимаю, — сказал я, хоть это было не совсем так.
Он покачал головой.
— Началось несколько лет назад. Выплаты только пошли, все стали получать деньги. Начали думать, что все это надолго, понял? Что никуда оно не денется. Все счастливы, да? Ну как, у всех же теперь деньги есть. Но нашелся один старый хрен, сказал, что все это чушь собачья, типа того. Ну и что-то я завис, стал тусоваться, слушать. Болтать с ним, понял? Потом… записать решил. Запостил. Выдумал имя.
— Гектор Прима.
Он кивнул.
— Ну как-то оно звучало… А потом раз — люди стали читать. Много. Восемьсот тысяч первый пост, второй уже восемь миллионов, а? И вот такие как ты тоже. Я перепугался. Сказал Джулии, та решила, что меня можно продать.
— Вот такому как я.
— Если все узнают, что я сделал, не будет никакого Гектора Примы, потому что и разговоров больше не будет. Так что никому ты не расскажешь.
— Познакомишь меня? — спросил я, хоть уже знал ответ.
Мы немного посидели в тишине. Я чувствовал, что меж нами есть родство, некий общий героизм, превосходящий категории правильного и неправильного. Мы оба пытались перекричать непреодолимую пустоту, которую большинство даже не замечало. Он возвел предательство доверия и нарушение неприкосновенности частной жизни на уровень искусства. Я в своей преданности делу давно перешел перерос обычного ищейку. Мы оба преступали черту, оба зависели друг от друга, оба придавали смысл жизни другого. Мы не были здоровы, но хоть болели в компании.
Я вытер слезы и поднялся. Он молча наблюдал, как я иду к синей двери, как берусь за ручку.
— Слышал когда-нибудь о гедонистической адаптации? — спросил я.
— Чего?
— Посмотри как-нибудь. Попробуй ему рассказать. Я собирался с ним об этом говорить. — И уже из-за порога: — Не бросайте. Не надо.
Я дошел до перекрестка и сел на бордюр. Девчонка, что скакала тогда за мной, стояла в переулке еще с тремя детьми. Они во что-то играли с камнями и куском бечевки. Старуха выметала на улицу пыль из лавки. Предполуденное солнце превратило городские крыши в сияющее расплавленное серебро. Смотреть на них было больно. Мне никак не верилось, что прошло так немного времени. Час, даже меньше — и целая жизнь.
Здесь, на тротуаре в маленьком городишке в чертовой дали от дома, жизнь моя достигла переломной точки. Я годы потратил, выслеживая Гектора Приму, и больше не собираюсь его искать. Мне предстоит шататься без крыши над головой до следующей выплаты, а потом голодать, пока не сэкономлю на билет домой. Буду страдать, но хоть не просто так, а значит, перспективы мои не так уж мрачны.
Я вытащил книгу, выкрутил контраст, чтобы видеть текст в ярком свете дня, открыл папку с работами Примы и стал перебирать, не особо вникая в слова, пока не зацепился взглядом за один абзац.
«Дети все равно голодают. В моей юности мы голодали из-за нищеты. Теперь голодаем из-за родителей, растративших всю выплату на выпивку, дурь или красивые шмотки, чтобы казаться в них богаче, чем на самом деле. Плохие родители. Невезение. Глупые идеи. Деньги решают только те проблемы, которые решаются деньгами. Все остальные никуда не деваются.