Ну да, да, страдаем мы теперь меньше. Иначе. Но все равно страдаем, страдаем из-за мелочей, и это сбивает нас с толку. Мы забыли, как прекрасен бывает хлеб с маслом. Как отчаянно порой его хотелось. А специи, их такое глубокое для меня или моей мамы значение? Поколение-другое, и от него останется только вкус, и все. Они что-то будут значить, только соприкасаясь с языком. Надо кормить детей не просто едой, но и ее смыслом. Чем она была когда-то для людей. Кормить памятью о нищете. Кости и призраки нужны затем, чтобы мы не забывали радоваться, что пока живы».
* * *
По улице мимо меня, гремя цепью, с гулом прокатился велосипед. Старухина метла со свистом скребла тротуар. Где-то рядом играла музыка, бас перекрывал остальные инструменты. Я сидел, словно держа в руках драгоценность. Она была куда более хрупкой, чем я полагал по дороге в Саградо. Я не собирался ее разбивать, и сколько бы ни значила она для меня, пока я сюда добирался, сейчас она значила много, много больше. Я шел искать Гектора Приму, а уйду без всякой надежды вернуться, без всякого желания направить сюда же товарищей-охотников.
Интересно, чем я теперь буду заниматься там, дома? Должно быть, я что-то промычал, потому что старуха замерла и уставилась на меня. Вместо приветствия мотнула головой.
— С тобой все нормально, дружок?
— Отлично, — ответил я. — Только проголодался немного.
Она пожала плечами и вернулась к уборке.
— Ну ты это хотя бы понимаешь.