Она слегка заржавела.
И вряд ли гигиенично тыкать такой булавкой в человека, но другой нет. А эта… входит в плоть как в масло, если принять во внимание, что масло это изрядно подмерзло. Плоть же… плоть не реагировала.
…зрачки…
…у нее нет фонарика, но если повернуть голову к свету…
…ничего.
Но дыхание присутствует.
Сердце бьется и ритм хороший. Слюна… слюна стекает по подбородку, и это тоже что-то там значит. Знать бы, хорошо это или плохо… нет, скорее хорошо.
— Теперь слушай, — ей было страшно отпускать Мэйнфорда, который оставался все так же неподвижен. — Я попытаюсь его вытянуть.
Кохэн пел.
Смотрел на нее и пел, покачивался, что старая кобра… кобра и есть. Змей. И вновь видны его крылья. Надо будет как-нибудь спросить, что они означают.
— Для этого мне придется попасть в его разум… — она ткнула пальцем в лоб. — Дозваться его… напрямую… это опасно.
Кивок.
И крылья становятся четче, Кохэн вытягивает их из воздуха, сам того не замечая. Красивые…
— Есть шанс, что он вообще не вернется… и что я не вернусь… но если оставить все как есть…
…почему бы и не оставить?
Есть же целители. И наверняка уже вызвали бригаду. Отправят Мэйнфорда в госпиталь. Там и оборудование, и люди, которые точно знают, что делать в случаях психокомы. Существуют же препараты…
— Нельзя в больницу, — губы Кохэна шевельнулись. — Он оттуда не выйдет.
А для такого, как Мэйни, лучше смерть.
Только вот нужно ли Тельме рисковать? Кого ради?
Потом.
Она спросит после.
А теперь…
— Пусти, — она взяла голову Мэйнфорда.
Каменная шея. Каменные плечи. И повернуть-то с трудом выходит…
— Помоги переложить. Мне нужен контакт.
Кохэна не пришлось просить дважды.
…если у нее не получится…
А ведь шансов, что не получится, много больше, чем на успех…
Ее могут обвинить в преступном вмешательстве. Запечатать. Отправить под суд…
Не думать об этом.
Тельма провела пальцами по окаменевшему лицу. Не голем он вовсе, а человек. Может, не самый приятный, исключая постель, но все одно человек.
— Не надо сопротивляться, — попросила Тельма, зная, что не будет услышана. — Пожалуйста…
Тело дернулось.
Изогнулось.
Забилось, будто пытаясь вырваться из незримых пут.
— Тише, — она гладила его лоб и шею, наклонилась к самым губам, стараясь не обращать внимания на запахи табака и лакрицы… и на другие тоже.
На грязь.
Чаек.
Крылатого Змея, чьи крылья заслонили их от толпы.
Не существовало больше этого. Вообще ничего не существовало.
…и создали боги мир из крови и плоти своей…
В его зрачках кувыркалось небо. Летело, распадалось на куски божественной плоти. А потом срасталось воедино вкривь и вкось.
…в чужих кошмарах легко заблудиться.
— Мэйнфорд…
Ее больше не услышат там, снаружи.
Там вообще не существует, есть лишь здесь, и Тельма сама не знает, в какой части мозга это «здесь» расположено. В книгах писали, что нужно найти точку выхода.
И если так, то…
…созданный из плоти богов мир был мясист и красен, и куски его, стянутые тонкой хирургической нитью, держались слабо.
Небо черное.
Как гематома.
А вместо светила — нарыв. И пусть он будет отправной точкой. Здесь у Тельмы нет власти. Почти нет. Разве что… надо действовать сообразно внутренней логике пациента.
Кто бы еще объяснил, что это значит.
…если мир из мяса и крови, то создать в нем нечто можно лишь из того же мяса.
Или крови.
Тельма усмехнулась и, оглядевшись, вцепилась в запястье зубами. Боль была вполне реальной, и значит, связь с телом еще сохранилась.
Капли сыпались, крупные, что бусины, и, попадая на плоть, прорастали.
Дерево.
Пусть будет дерево.
Неизвестно, конечно, как именно деревья вписывались в логику мира Мэйни и вписывались ли вообще, но Тельме с деревом спокойней. Вышло оно низким и разлапистым, покрытым плоскою острою листвой, больше похожей на щетину. И от корней его к Тельме протянулась нить-пуповина.
Вот так.
Теперь она не потеряется. Во всяком случае, не должна бы потеряться.
Шаг. И еще. Мир вокруг огромен и одинаков, но это — иллюзия. Ей нужно отыскать Мэйнфорда.
Как?
Сосредоточиться.
Мир сам перенесет ее к хозяину. Расслабиться. И удержаться на грани, не позволив себе раствориться в чужом разуме.
…дорога.