— Где?
Ответ был очевиден. И Мэйнфорд с трудом удержался, чтобы не расхохотаться:
— В госпитале Пламенеющего сердца. И в этом нет ничего веселого. Я сталкивался с приступами… редко… причина может быть различной, от банального эпилептического припадка, вследствие которого нарушалась работа тонких каналов, до опухолей. И чем раньше будет поставлен диагноз, тем больше шансов, что вы…
— Я здоров.
— Вам лишь так кажется, — он убрал трубку из носа. — Пока я оставлю вам успокоительное…
— Нет.
— Да. Послушайте, я понимаю, что вы настроены резко отрицательно, но… — Джонни убрал трубку в саквояж, туда же отправились фонарик и плотные листы магочувствительного картона. — Поймите, это все… сегодня вам повезло. Там оказалась чтица, которая рискнула нырнуть следом. Вытащила… сознание вытащила, и это наименее травмирующий для организма путь, но… вы понимаете, что она не будет ходить за вами всюду. И в следующий раз… что вы станете делать?
Ничего.
Скорее всего сдохнет там, в подвале, на жертвенном камне. Или еще в каком-нибудь кошмаре, рожденном собственным Мэйнфорда воображением.
— Вас доставят в госпиталь. Если успеют довезти. Стабилизируют. А дальше — либо ожидание, либо хирургическое вмешательство. Кто ваш поверенный?
— Что?
— Это ведь с вами не в первый раз, верно? — Джонни смотрел прямо, и Мэйнфорду приходилось держать взгляд, хотя сейчас вдруг стало стыдно. И вправду, ведет себя как мальчишка, сломавший руку и пытающийся убедить себя же, что перелом этот — сущий пустяк. Само заживет.
Не заживет.
Не восстановится.
— Если не приступы, то… думаете, я не замечал, что вы постоянно принимаете таблетки? Морфин? Опиаты?
— Альзора, — за Мэйнфорда ответил Кохэн. И значит, домой он не поехал, чего и следовало ожидать. На редкость упрямая он скотина, прямо как Мэйнфорд. — Это… трава такая… не наркотик. Ее жевал мой дед, чтобы не сойти с ума. Никто, даже избранный, не способен постоянно слушать их голоса.
Кохэн коснулся виска.
— Альзора… альзора… — Джонни нахмурился. — А если по латыни…
— У вас ее называют полуночницей.
— Это же яд!
Надо же, сколько интересного всплывает. И похоже, Кохэн знал, что травка его ядовита.
— В малых дозах она помогает. Расслабляет. Избавляет от кошмаров. Снижает чувствительность…
— И как давно он…
— Лет семь, — это Мэйнфорд сам сказал. — Но в последние дни я ее не принимал. Думал, вдруг да услышу чего-нибудь полезное.
— Ненормальные! — это Джонни произнес с искренним восхищением.
— Кто бы говорил… — Кохэн присел. — Как ты?
— Живой пока… и, док, травка не вредила. Не так мне вредила, как ваши снадобья. Вот от них я гораздо раньше бы в Тихой пристани оказался.
Джонни лишь головой покачал.
— А дозы?
— Я тебе все напишу, — Кохэн потер переносицу. — Она сказала, что видела мои крылья… это неправильно… невозможно… я отрекся от богов, когда ушел из Атцлана…
Он раскачивался и выглядел несчастным, почти таким же несчастным, как много лет назад, в день их первой встречи. Правда, в нынешнем Кохэне мало что осталось от диковатого подростка, который не понимал, во что вляпался.
— …а она говорит, что у меня есть крылья… думаешь, привиделось?
— Не знаю.
Мэйнфорд взялся за рубашку. Он сосредоточился, но все одно пуговицы поддавались с трудом. Мелкая моторика, чтоб ее…
— Я помогу…
— Нет, — он остановил благой порыв Джонни. — Я сам… ты ж сам сказал, временное… значит, пройдет.
Джонни отвел взгляд.
Понятно. Нет ничего более постоянного, нежели временное. И быть может, Мэйнфорду до конца дней своих предстоит носить рубашки с деревянными пуговицами, а заодно уж стоит прикупить специальную посуду… ложки там, вилки… миски-непроливайки.
Лучше сдохнуть.
Пуговица за пуговицей.
И молчаливое ожидание. Не торопят, не задают вопросов.
— Вот, — Мэйнфорд стянул грязную рубашку через голову. — Док, а док, если я безумен, то откуда взялось это?
Кровь успела засохнуть, но порезы, вопреки логике, не затянулись. Тонкий узор рун начинался под левой ключицей, спускался ниже, делал виток вокруг сердца, захватывая его в петлю, и змеей переползал на живот, и уже там разворачивался древом.
— Это… — Джонни выглядел ошарашенным. — Это…
Он протянул руку, но спохватился, видать, что тыкать пальцем в пациента — несколько невежливо. И из глубин черного кофра появилась упаковка стерильной ваты и спирт.