— Я не смеялся над тобой, Мама.
— Когда я поймала тебя, — продолжала она, — я увидела, что у тебя нет глаз и рта, и на голове у тебя растут маленькие ноги. Ты был обмотан белой веревкой, которая тянулась на небо. Я потащила за веревку, но она потащила меня. Я не могла оборвать ее. И тогда веревка упала с твоей ноги мне на шею. Веревка потянула меня на небо, и я пролетела мимо луны, и красное облако закрыло мне глаза.
— Мама, закрой глаза.
— Это из-за тебя белая веревка прыгнула мне на шею. Зачем ты ходил вниз головой?
— Я не знаю, Мама.
— Откуда у тебя на голове оказались маленькие ноги?
— Я не знаю, Мама.
— Иди и принеси воды, сын мой. У меня жажда.
Я побежал и налил воду в чистую чашку, и когда я вернулся, Мама уже спала. Ее дыхание было гораздо мягче.
Ранним вечером поселковые женщины пришли проведать Маму. Она села прямо и приняла их. Они помолились за ее выздоровление. Потом они ушли и пришла Мадам Кото с котелком еды и другим котелком с перечным супом. Мама не хотела есть, она была слишком слаба, но мы заставили ее. Я помыл тарелки и отнес их в бар Мадам Кото. Затем к Папе стали приходить кредиторы под предлогом, что они пришли пожелать здоровья Маме. Когда Мама увидела их, она пришла в негодование и закричала, обвиняя их в том, что они ее отравили.
Я вошел и увидел, как Мама, встав с кровати, швыряет вещи в кредиторов. Она была очень вялая, едва стояла на ногах, но тем не менее бросала в них обувь. Я присоединился к ее атаке. Кредиторы отступили. С улицы они принялись выкрикивать проклятия и подговорили своих детей бросать в нас все что ни попадя, и один из них кинул камень, который попал Маме в голову. Она упала к моим ногам, и общий стон трагедии вырвался у собравшихся женщин. Кредиторы убежали. Женщины внесли Маму в комнату. Когда они переступили порог, она уже пришла в себя. Ее глаза были тяжелые, и когда она лежала на кровати, то улыбалась странной маленькой улыбкой, как будто она наконец поняла что-то, что всегда ускользало от нее.
Эта улыбка оставалась с ней весь вечер. Я прислушивался к мухам. Вечерние звуки возрастали. Мухи летали над маминой улыбкой, и она не делала ничего, чтобы их отогнать. Я прогнал мух, и Мама бесчувственно посмотрела на меня. Я сел на кровать и смотрел, как вечер входит в комнату через открытое окно.
Уже было довольно поздно, когда звук за дверью разбудил нас. Я свернулся клубком в углу кровати, мамины глаза были широко открыты. Я посмотрел на дверь и увидел, что там стоит Папа, похожий на высокого призрака, с яркими глазами и без повязки на голове. Он был как потерянный гигант. Долгое время он не двигался. Затем зажег свечу, закрыл окно и дверь, и когда он сел, густое облако белой пыли поднялось от его штанов. Его волосы были белые. Ресницы белые. Волосы взлохмачены. На лице было недоуменное выражение, что немного испугало меня. От него пахло цементом, сушеной рыбой, гарри и белой пылью. Он долго просидел, не двигаясь. Когда он сделал движение, его кости затрещали. Больная рука бессильно висела, бинта на лбу не было, и рана была покрыта белой пылью. Потом внезапно, в молчании медленно горящей свечи, он сказал:
— Как твоя мать?
— Она чуть не умерла сегодня. Мадам Кото помогла нам.
Он глубоко вздохнул и закрыл глаза. Какое-то время он был молчалив и спокоен, и я подумал, что он заснул. Мамины глаза были открыты и не выражали ничего.
— Есть ли у нас какая-нибудь еда?
— Нет.
Папа опять замолчал. Затем, надев свои банные тапки и взяв мыло и полотенце, пошел мыться. Он вышел чистый и красивый, белой пыли и цемента словно и не было. Но глаза его оставались тяжелыми, и он все еще был в растерянности и пугал меня. Он натер себя маслом, причесал волосы и зажег москитную спираль. Мы передвинули общий стол и расстелили мат. В комнате запахло его ботинками и одеждой. Он сел на стул, и я лег на мат, подложив под голову подушку. Он курил в ночи.
— Итак, что сегодня случилось? — спросил он меня через какое-то время.
Я хотел рассказать ему о кредиторах и Маме, но, почувствовав в нем усталость, вносившую тяжесть в эту ночь, сказал только:
— Мама чуть не умерла.
Он тяжело вздохнул. Затем встал, посмотрел на Маму, положил ей ладонь на лоб и закрыл ее глаза. Он опять сел на стул и еще закурил, и я мог осязать грусть его мыслей по тому, как он доставал сигарету и как он вздыхал, выдыхал дым.
Я смотрел на горящий в ночи уголек сигареты, который в конце концов привел меня в бар Мадам Кото. Папа был там. Бар еще глубже ушел в лес, и его посетителями были звери и птицы. Я сидел на скамейке, которая в действительности была спиной козла, и пил со спины быка. Массивный петух без перьев прошагал в бар, сел рядом со мной и заказал пальмовое вино и суп с перцем. Мадам Кото не хотела обслуживать петуха, но Папа сказал:
— Обслужи его!
Мадам Кото вышла, принесла большую метлу и стала гонять петуха по всему бару, колошматя его по голове. Папа смеялся. Петух смеялся. Мадам Кото поскользнулась, упала, встала. Она попыталась ударить петуха метлой по голове и промахнулась. Петух выбежал из бара, сломав дверную раму, и его смех донесся из глубины леса. Я осмотрелся вокруг и увидел спящего на стуле Папу, который свесил голову вниз и сопел. Я разбудил его, и он вскочил в прыжке и упал со стула. Когда он поднялся, то сказал, что во сне его преследовал леопард со стеклянными зубами. Он лег рядом со мной на мат. Его запах ударил мне в ноздри, что меня встревожило и опечалило. Он никак не мог успокоиться рядом со мной, и его кости все трещали. Он продолжал петь и разговаривать с предками, а я снова оказался в баре Мадам Кото в глубоком лесу. Папы там уже не было. Все посетители на этот раз были невидимками, и я видел, как воздух пьет пальмовое вино. Мадам Кото сидела на стуле, сделанном из петушиных перьев. Папа начал храпеть. Он храпел так сильно, что длинная деревянная метла в углу комнаты стала подметать бар, поднимая везде белую пыль. Мадам Кото приказала метле успокоиться, но Папа продолжал храпеть, и метла действовала по своей воле, уничтожая паутину и сметая все со столиков, но когда она попыталась вымести Мадам Кото из-за ее собственной стойки, Мадам потеряла терпение. Затем я увидел, как она борется со своей метлой. Метла ударила ее по голове. Я засмеялся. Папа прекратил храпеть. Она схватила метлу, и, перекинув через плечо, разбила ее об пол, сломав ей ручку. Ручка метлы стала кровоточить. Кровь испачкала лицо Мадам Кото, и она повернулась ко мне, которому она снилась, и сказала:
— Ты смеешься надо мной? Ты следующий!
И с демоническим выражением на лице пошла на меня. Я закричал. Папа обнял меня и сказал:
— Спи, сын мой. Никто не тронет тебя.
После долгого молчания, словно отвечая на важный вопрос, который эта ночь, его предки и его надежды задали ему, он сказал:
— Сегодня я весь день носил на голове этот мир.
И вскоре после этого он заснул. Он спал как гигант.
Глава 14
Папа возносил молитвы над телом Мамы. В комнате находился травник. Он выглядел очень свирепым, мудрым и от него пахло прелыми листьями. Он жевал какой-то корень и его зубы были коричневыми. Он обрызгал комнату жидкостью из своей полтыквины. По обеим сторонам от маминого тела горели свечи. Она лежала на мате, ее дыхание было мягким. Намазанные сурьмой веки блестели. На ее лице лежал труп летучей мыши. На ее плечи были нанесены надрезы бритвой, и я видел, как кровь стала черной, когда травник обработал надрезы пеплом. Травник заставил ее сесть прямо и выпить из чаши горькую жидкость. Мама скривила лицо. Травник начал стегать воздух, изгоняя незваных духов своей великолепной плеткой. Воздух сотрясался от криков духов. Когда он опечатал наше пространство короткими заклинаниями в рифму, он снова усадил Маму прямо. Под нашим неусыпным взором он прижег мамино плечо и вытащил из ее плоти длинную иглу и три каури. Он вышел из дома и зарыл их в земле.
Когда он закончил лечение, Мама заснула, и выглядела она спокойнее, чем прежде. Травник и Папа торговались по поводу денег. Голос Папы был натянутый, он все просил, чтобы стоимость лечения была ниже. Травник не сбавлял цену. Папа сказал, что это все, что у него есть. Травник не уступал. Папа вздохнул, заплатил, и они сели поговорить. Я возненавидел травника за то, что он взял столько денег с Папы, и проклял его. Они беседовали как друзья, и я еще больше ненавидел его за то, что он притворялся нашим другом. Когда он встал, чтобы выйти, он заметил меня, казалось, впервые за все это время. Он сурово поглядел на меня и дал мне фунт, который я отдал Папе. Я взял назад свое проклятие, и он ушел. Я уселся Папе на ноги, и мы смотрели, как Мама шумно спит на кровати.