Остальные четверо бесчувственно бились друг с другом. Они дрались и на капоте сгоревшего фургона, и везде, где придется. Они дрались на стеклянных осколках от шкафа фотографа — окровавленные, с кусочками стекла, вонзившимися в их спины, — но дрались так, словно боль не касалась их плоти. Поначалу нам показалось, что мы можем различить пары; но затем их главарь окончательно запутал нас, и мы увидели, что каждый здесь бесстрастно и с горящими глазами воюет с каждым. Нельзя было сказать, к какой партии они принадлежат, за какие убеждения они бьются, в чем цель их битвы. Они бились необычными способами — швыряясь песком в глаза, плюясь друг в друга, подставляя лица под удары и стоически их перенося, иногда падая на землю, но снова поднимаясь и продолжая драку со свирепостью, не имеющей под собой никаких оснований. Один из них, получив удар в промежность, стал прыгать на одном месте, потом свалился на землю и покатился в сторону. Немного придя в себя, он вскочил и снова стал топать ногами по земле. И пока он приходил в себя, другой человек, о котором мы думали, что он на его стороне, подошел и ударил его по голове кирпичом, так что тот снова упал и раскинул руки, как мертвый.
— Это безумцы нашей истории, — сказал один из обитателей улицы, — так они дожидаются новой войны, которая заберет их с собой.
Внезапно человек, лежащий как мертвое животное, стал подергиваться на земле. Он дергался, брыкался и издавал утробные звуки. Затем, как персонаж из кошмара, он с негнущимся туловищем и тусклыми бесстрастными глазами встал на ноги и испустил глубокий горловой смех. Он вынул что-то из заднего кармана, семь раз помахал этим в воздухе, зажал между ладоней и, бросившись на всех сразу, забрызгал тела потоками красного сока, а затем открытой ладонью ударил в грудь своего ближайшего противника.
Человек, которого ударили, закричал так, как будто его заклеймили, и затем свалился на землю, корчась в предсмертной агонии. Человек со странным оружием с силой полоснул по лицу другого противника, и послышался как бы слабый хлопок в ладоши. Мы увидели как лицо этого человека окрасилось красным, и краснота стала капать с него, словно он таял, как воск. Мужчина закружился на одном месте, притопывая и крича, и потом упал на колени, держась за лицо. Когда он, шатаясь, встал на ноги, мы увидели, что его свежая рана имеет форму ладони. Кожа на ране растворилась. Он вопил, как безумец, которого подвергли жестокой пытке.
Трое мужчин теперь объединились и бросились на единственного оставшегося противника. Пять раз они с жуткой последовательностью швыряли его оземь. Они вспрыгивали на его грудь, били по голове, поднимали его и бросали, пока тот не потерял сознание. Затем эти трое союзников что-то друг другу сказали. Они подобрали свои рубашки и, размахивая ими, как флагами, пошли по улице, высоко подняв руки, с песней о своих победах, то ли Партии Бедных, то ли Партии Богатых. Никто не мог сказать ничего определенного. И тогда я увидел, что грядет новое воплощение их баталий, вечное возвращение древней силы, тайной истории, наших мучительных снов. Трое мужчин шли своей дорогой, пританцовывая, но никто не приветствовал их, никто не признавал их побед, никто не считал их героями.
Трое громил Партии Бедных — или все-таки Партии Богатых — поверженные лежали на земле в корчах. Тот, кого ударили в грудь, вставая, что-то простонал. Знак ладони был отпечатан на его массивной груди как отполированная медь. Он подошел к двоим другим и помог им встать. Подобно грустной шайке воров или обманщиков, которых накрыли, или же побитой армии бродяг, они со стонами склонились друг к другу и побрели по улице, прихрамывая и спотыкаясь, подальше от своих губителей.
Глава 3
Когда воины ушли, воздух улицы был полон ужаса. Стоял уже поздний вечер. Где-то разбилась тарелка, где-то ругались муж с женой, и все нас настораживало. Жара обуздала движение вещей. Я не уходил далеко от дома, боясь, что громилы с пламенем в мозгах где-то продолжают бросаться друг на друга.
Тот день показал мне, до какой степени может дойти полуденная жара и как она способна замедлять время. Я сидел на цементной платформе и прислушивался к мухам. Прилетели летающие муравьи. Ящерицы бегали взад-вперед по стенам, встряхиваясь, вертя головами. Я пошел купить немного бобов у странствующей торговки едой. Она шла в сопровождении мух. По обеим сторонам рта у нее были самые удивительные татуировки. Когда она улыбалась, знаки выглядели очень причудливо, но когда она была серьезной, они делали ее прекрасной. Она продала мне бобов на несколько пенни и предложила кокоро на сдачу.
— Что такое кокоро? — спросил я.
— Это муравьи, которые кормятся бобами.
— Муравьи?
— Да. Они полезные. Они сделают тебя прекрасным и помогут быстрее подрасти.
Я купил несколько жареных муравьев и присел в тени. Я съел бобы, муравьев и запил водой. Затем я стал клевать носом и заснул прямо у нашей двери. Солнце обожгло меня, и когда вернулась Мама и разбудила меня, я почти целую минуту ничего не мог видеть. У меня пропало зрение, все состояло из красных, синих и желтых колец. Мама отвела меня в комнату и положила в кровать. Когда я проснулся, был уже вечер. Разнообразие цветов мира разбило мою слепоту. Мамы не было.
Отсутствие Мамы начало меня беспокоить. Я закрыл дверь, спрятал ключ под наш изношенный дверной коврик и вышел ее поискать. Я пошел по улице и встретил нашего лендлорда. Холодно взглянув на меня, он спросил презрительным голосом — дома ли мои родители.
— Нет, — ответил я.
— Когда они вернутся? — спросил он.
— Я не знаю.
— Скажи им, что я приду к ним вечером за своей рентой и еще по другому вопросу, понятно?
Я кивнул. Он спешил в наш барак. Я двинулся туда же. У меня начал болеть живот, и я был уверен, что жареные муравьи проснулись и ползают у меня в желудке. Внезапно воздух заполнило сильное зловоние. Невыносимое и неустранимое, оно было везде, куда бы я ни поворачивался. Потом я увидел, что ко мне приближается сборщик нечистот. Я не хотел его обижать, поэтому остался на месте. Но я задержал дыхание. Он сгибался и покачивался под своей тяжелой ношей. Он был в капюшоне и грязной синей одежде, и я увидел только его глаза навыкате и его свирепый взгляд. Он что-то проворчал, пройдя мимо меня. Чувствуя, что задыхаюсь без воздуха, я побежал; и когда наконец я вдохнул, ощутил, что я болен. Как и все остальные вокруг. Но я уже был возле бара. Снаружи у входа разговаривали Мадам Кото и Мама, то и дело зажимая носы. Запах долго оставался в воздухе, и даже когда я пришел домой и закрыл дверь, запах все еще ощущался.
Мама пришла довольно скоро. Она выглядела очень уставшей. Она сказала, что Мадам Кото спрашивала обо мне. Я рассказал ей о том, что просил передать лендлорд, и она очень взволновалась.
— Рента? Но у нас нет сейчас денег. Когда он сказал придет?
— Сегодня вечером.
На какое-то время она присела. Затем пошла к корзине с товарами, вынула жестяную банку и стала считать деньги. Она долго их пересчитывала, и пот стекал ей на лоб. Закончив, она снова села. Затем распустила конец набедренной повязки и сосчитала завязанные там деньги. Было уже поздно, и я зажег еще свечу. Мама была совершенно выбита из колеи. Она все возилась с деньгами, считая, сколько она выручила сегодня и на сколько нужно купить товаров, как вдруг прозвучали решительные удары в дверь. Мама аж подскочила, рассыпав на пол почти все деньги. Она поспешно собрала их и отложила прежде, чем сказать с капелькой пота на реснице:
— Азаро, посмотри, кто стучит.
Я пошел к двери и открыл ее, в комнату вошел лендлорд, отодвинув меня, он широко распахнул дверь, видимо, желая, чтобы весь мир слышал, что он хочет сказать. С ним пришли еще трое мужчин. Это были незнакомцы. Они были большие, с накачанными мускулами и безумными глазами громил от политики. Одетые в соответствующую униформу, они вошли и встали друг рядом с другом, широко расставив ноги и прислонившись спинами к стене. Они скрестили руки на груди и поглядывали на нас с презрением, каким удостаивают насекомых.
Лендлорд походил кругами, увидел разбитое окно и взорвался руганью. Он говорил достаточно бессвязно, и в его словах появился какой-то смысл только тогда, когда он немного успокоился и потребовал, чтобы окно было починено к его следующему визиту. Он эффектно расхаживал вперед и назад, придерживая, как всегда, самые громкие выражения и самые драматические жесты для тех моментов, когда оказывался у двери. Соседи собрались снаружи, и некоторые из них заглядывали в комнату. Размахивая руками, поводя своей многоскладчатой агбада из стороны в сторону, он повернулся и спросил: